Россия. Век XX. 1901–1964. Опыт беспристрастного исследования

Но затем – в 1939–1952 годах – происходило последовательное уменьшение масштабов террора. Во многих сочинениях утверждается обратное: что-де Сталин, старея, все более разнузданно злодействовал. И поскольку о нескольких «процессах» последних лет его жизни – Ленинградском деле, расправе над Еврейским антифашистским комитетом, судилищах над рядом военачальников и деятелей военной промышленности, деле кремлевских врачей и т. д. (обо всем этом мы еще будем в своем месте говорить) – написано очень много, создается впечатление, что террор все нарастал или по крайней мере не ослабевал до 1953 года.

Между тем вот всецело достоверные цифры о количестве смертных приговоров, вынесенных в течение трех пятилетий после 1937–1938 годов «за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления»: в 1939–1943 годах – 39 069 приговоров, в 1944–1948-м – 11 282 (в 3,5 раза меньше, чем в предыдущем пятилетии), в 1949–1953-м – 3894 приговора (в 3 раза меньше предыдущего пятилетия и в 10 раз (!) меньше, чем в 1939– 1943-м).

Разумеется, даже и последняя цифра страшна: в среднем около 780 приговоренных к смерти за год, 65 человек в месяц! Но вместе с тем очевидно неуклонное «затухание» террора – без сомнения, подготовившее тот отказ от политических казней, который имел место после смерти Сталина (кроме казней нескольких десятков «деятелей» НКВД-МГБ).

Эти сопоставления лишний раз показывают, что «объяснение» террора личной волей Сталина совершенно неосновательно; есть множество свидетельств о крайней «подозрительности» и своеволии вождя именно в последние годы его жизни, а между тем масштабы террора все более сокращались. Речь должна идти совершенно о другом – о закономерном изменении самого бытия страны, самого господствующего в ней, как уже сказано, политического климата.

К 1937 году в стране еще царила атмосфера Революции и гражданской, «классовой» войны (недавняя коллективизация и была именно «классовой» войной). Это, в частности, со всей определенностью, а подчас и с немалой силой воздействия на души людей выражалось в широко известных, звучавших над страной стихах (и песнях на стихи) Э. Багрицкого, Д. Бедного, А. Безыменского, М. Голодного, В. Маяковского и других революционных авторов. В популярном стихотворении М. Голодного «Судья Горба» (1933) с возвышенным пафосом воспет герой, отправляющий на казнь родного брата, а в чрезвычайно ценимом тогда стихотворении Э. Багрицкого «ТВС» (оно было опубликовано в 1929–1936 годах в десятке изданий) не без талантливости утверждалось, что, мол, нелегко разобраться в нашем времени, не прост выпавший нам век,

Но если он скажет: «Солги», – солги.
Но если он скажет: «Убей», – убей.

Эти строки не только полная отмена нравственных заповедей, но и точная «модель» поведения множества людей в 1937 году…

Конечно, смысл популярных стихов – только одно – и не принадлежавшее к наиболее существенным – из проявлений политического климата, но даже и он, этот смысл, дает представление о том, почему возможно было без особенных «трудностей» отправить на казнь сотни тысяч людей в 1937–1938 годах. Очень важно само безоговорочное требование «солги», ибо террор тех лет основывался на заведомой и тотальной лжи: деятели, оказавшиеся не соответствующими тем историческим сдвигам, которые были явным отходом от собственно революционной политики и идеологии, то есть в конечном счете сдвигами контрреволюционными (о чем согласно писали и Троцкий, и Федотов), осуждались и уничтожались как контрреволюционеры!

Стоит отметить, впрочем, что иногда действительный смысл происходившего как бы обнажался. Так, например, Алексей Толстой написал в 1938 году следующее: «Достоевский создавал Николая Ставрогина (главный герой романа “Бесы”. – В. К.), тип опустошенного человека, без родины, без веры, тип, который через 50 лет (писатель ошибся – через 65 лет. – В. К.) предстал перед Верховным судом СССР как предатель…»[385], – то есть получалось, что в 1937-м судили все-таки чуждых родине «бесов» Революции…

Один из исследователей обратил внимание и на статью бывшего «сменовеховца» Исая Лежнева (Альтшулера) в «Правде» от 25 января 1937 года о начавшемся 23 января суде над «контрреволюционерами» Пятаковым, Сокольниковым, Радеком, Серебряковым (все – бывшие члены ЦК) и другими: «Статья эта носит название “Смердяковы”, и ее главной целью является доказать, что подсудимые не просто враги советской власти, а преимущественно враги русского народа… Лейтмотивом статьи являются слова Смердякова (героя романа Достоевского “Братья Карамазовы”. – В. К.): “Я всю Россию ненавижу… Русский народ надо пороть-с”, – которые, согласно Лежневу, отражают душевное состояние подсудимых…»[386].