Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750

Людовик воспринял известие о договоре спокойно: он знал, что «орды варваров» дойдут до берегов Рейна не так уж скоро. Фридрих же, хотя официально договор затрагивал его страну в меньшей степени, чем Францию, с ужасом представлял себе, как русская армия разоряет его территорию, истребляет и без того поредевшее после пятилетней войны население. Даже в самом лучшем случае такой оборот дела сковал бы часть прусских войск, в худшем же он привел бы к новому конфликту. Чувствуя себя окруженным, пойманным в ловушку, Фридрих решил держаться полного нейтралитета и не соглашаться ни на какие союзы; когда Франция предложила ему вступить в коалицию со Швецией и с Данией, прусский король отвечал «с презрением и недоверчивостью, не удержавшись даже от шуток весьма дурного вкуса»^{120}. Фридрих не хотел прогневить русских, ибо до сих пор не знал, по каким направлениям их войска будут двигаться на запад. Несмотря на Дрезденский договор, он опасался действий Марии-Терезии — и не напрасно; когда впоследствии стали известны тайные статьи русско-австрийского договора, выяснилось, что он был совершенно прав. Посредством договора с Россией Мария-Терезия стремилась нейтрализовать своего чересчур активного соседа, отрезать его от союзницы-Франции, а тем самым, к выгоде Лондона, ослабить эту последнюю. Такая политика произвела самое благоприятное действие на Фридриха-Августа (саксонского курфюрста и польского короля) и на Георга II (английского короля и ганноверского курфюрста), а равно и на нидерландский кабинет: 8 ноября 1847 года все они подписали Петербургскую конвенцию, которая окончательно лишила Фридриха II покоя. Он все сильнее боялся вторжения русской армии на территорию Германии. Если поначалу вступление русских войск казалось лишь теоретической угрозой, то благодаря подписанным договорам угроза эта приняла окончательный и совершенно официальный характер. Французы и пруссаки попали в ловушку, и их союз, своего рода брак по расчету, сделался необходимостью, условием выживания. Впрочем, разная удаленность от России грозила привести Берлин и Париж к новой ссоре.

В первое время французы посмеивались над излишней предусмотрительностью, чтобы не сказать трусостью, Фридриха^{121}. Французский кабинет волновали другие заботы: можно ли будет в случае нападения противника на Францию рассчитывать на помощь прусского короля, которого «непредсказуемый» характер и «боязливый ум»^{122} делали весьма ненадежным союзником? Вести из России укрепляли Людовика XV во мнении, что торопиться с решениями не стоит. Мардефельд и Дальон сходились в одном: Россия истощена неурожаями, двор разорен страстью Елизаветы к роскошеству. Императрица постоянно путешествует, переезжает из резиденции в резиденцию. Она тратит фантастические суммы на украшения и наряды, а фаворитов и царедворцев щедро одаряет безделушками, посудой и картинами; казна пуста. Финансовые проблемы оказали решающее влияние на изменение политического курса России. Именно перспектива получить за отправку в Европу вспомогательного корпуса огромную сумму (около 300 000 ливров в год из английской казны) побудила Елизавету отказаться от своих миролюбивых принципов и вступить в войну^{123}.[39] А взятки и подарки, полученные ее министрами и придворными, довершили дело.

Разница в финансовом положении посольств