Консерватизм — это актуализация, это вера в общее дело, в благодать, соединяющую людей. Консерватизм — это долг, поставленный над всем остальным.
Фашизм — это паразитирующая на либерализме, на его лживости и торговле «слезой ребенка», прямая апелляция к насилию и злу. Это спровоцированная либерализмом, его бессильным и лживым гуманизмом антигуманистическая открытость. И это месть, поставленная над всем остальным, возведенная в абсолют.
Либерализм — это признание второго закона термодинамики и смерти мира в объятиях нарастающего холода и мрака.
Консерватизм — это синергия, это отрицание закона нарастания энтропии в открытых системах и вера в то, что самоорганизующаяся Вселенная обретет новую жизнь.
Фашизм — это сжигание вселенной, превращение ее в черное первовещество и уход избранных в иные миры с использованием этой энергии сжигания для их прорыва. Вспомним: «Уходя, мы так хлопнем дверью…» и т. д.
Либерализм — это признание человека в том виде, в каком он есть, истиной в последней инстанции, признание Земли инструментом его творчества, ресурсом, с исчерпанием которого человек кончается, как и все прочее.
Консерватизм — это признание сотрудничества человека и абсолюта в их строительстве новой Вселенной, царства света.
Фашизм — это признание бесконечной дистанции между абсолютом и человеком и причастности к абсолюту лишь малой кучки избранных, которая имеет за счет этого право на беспредельное господство по отношению к быдлу.
Либерализм — царство случайности, случайного зарождения, случайного конца, вспыхивающих и гаснущих миров.
Консерватизм — это первичность света по отношению к тьме, его господство над тьмой, это становление света и его победа в грядущем.
Фашизм — это царство тьмы, это утверждение первичности тьмы по отношению к свету. И это черный финал истории. Для фашизма мощность тьмы, мощность того, что индусы называют Таммас, неизмеримо превышает тонкую светящуюся пленку, сворачивающуюся и поглощаемую Таммасом в конце истории.
Я мог бы и дальше продолжать, артикулируя эти различия. Но это требует не газетного и не журнального изложения. Я хотел высказаться иначе на эту тему и выскажусь, потому что молодое поколение (не Новикова с его лизоблюдством и конъюнктурой, а других, ищущих молодых людей —. из Рыбинска, Саратова, Владивостока, Костромы и т. д.) мы Дугиным не отдадим. Сказать о том, что фашизм омерзителен, — это ничего не сказать. Сказать о том, что лекарство от фашизма — это умеренность, прагматизм, взвешенность, — значит солгать, прописать отчаявшемуся, припертому к стенке народу валериановые капли в качестве лекарства от смертельной болезни. Нет уж, извините!
Отстаивая национальную честь и бытие нации, ее право на место в истории, мы пойдем до конца. И если и дальше эти некто будут продолжать сжимание пружины народного долготерпения, мы «закатаем в лоб» с помощью этой пружины с такой силой, что все зеленые береты, цэрэушники и бээндешники, эсэсовские недобитки и либеральные холуи побегут отсюда всем скопом быстрее тех «боингов», на спасительную помощь которых они рассчитывают, и остановятся в этом бегстве где-нибудь в Барселоне или же в Бискайском заливе. Но чем больше вскипает народная ярость, тем чище должны быть руки у тех, кто претендует на руководство народным движением.
Любя своих товарищей и веря я тем не менее требую — да, требую, чтобы они объяснили эти странные пертурбации с Гиммлерами, гитлерами и всей прочей грязной кодлой, которую печатают с восторженными комментариями рядом с фотографиями лидеров оппозиции, лидеров народно-освободительного движения.
Я требую, чтобы партийный лидер Геннадий Зюганов, являющийся одновременно крупным лидером Русского национального собора и Фронта национального спасения, Дал внятную политическую оценку высказываниям Александра Баркашова, ибо этот политик тоже занимает высокое место в иерархии, а не является «мальчиком из подворотни» или же частным лицом не вполне определенной профессии, как А. Новиков.
Я могу понять и в чем-то даже принять национализм Баркашова. Мне глубоко безразличны его трактовки моей деятельности. Каждый волен иметь свои симпатии и антипатии. Но мои предки служили России столетиями, и марать слово «русский», сопрягая его с именами, ненавистными для России и проклятыми человечеством, не позволю. И если господин Баркашов еще может быть как-то если и не оправдан, то понят с учетом сферы его деятельности, то интеллектуал Дугин ведает, что творит.