При объяснении причин поражения 1812 г. в Россию устоявшиеся за многие годы стереотипы о ее климате были удачно использованы наполеоновской пропагандой, а суровая зима объявлялась едва ли не главной причиной поражения Великой армии в кампании. Такая трактовка событий 1812 г. поддерживала миф о непобедимости Наполеона и надолго закрепилась в общественном мнении Франции и всей Европы. Многочисленные заявления мемуаристов и самого Наполеона о том, что погода в год похода в Россию сильно отличалась от обычной для этой местности, порождены лишь желанием французов оправдать собственное поражение чрезвычайными условиями, которые якобы невозможно было предсказать. Хотя в реальности император французов еще в начале 1812 г. обладал точными описаниями русской зимы, основанными на многолетних наблюдениях, и реальная погода конца 1812 г. всего-навсего совпала с этими описаниями.
Революционное десятилетие, протекавшее сначала под лозунгом союза французского короля и его подданных, затем под призывами к уничтожению «коронованных тиранов», лишь ненадолго изменило привычную для прессы Старого порядка диспропорцию внимания к различным институциям Российского государства. На протяжении всего периода 1789–1814 гг. относительно регулярно новости приходили непосредственно из Санкт-Петербурга и касались прежде всего важных политических событий, в центре которых всегда находился император и его двор. Несмотря ни на какие перемены в отношениях двух стран, пресса не была способна изменить институциональные устои Российской империи, в которых все было накрепко связано с двором и личностью монарха, поэтому на всем протяжении Революции и правления Наполеона придворная жизнь была главным объектом освещения французских газет.
Следуя просветительской традиции, двор в интерпретациях журналистов оставался верховной инстанцией, а все прочие органы власти служили его ответвлениями, их самостоятельная роль отрицалась, а их функции смешивались. Само словосочетание «русский двор» включало в себя как непосредственно монарха и императорскую фамилию с его ближайшим окружением, так и Сенат с Синодом, и коллегии, а позднее министерства и банковские учреждения (которые воспринимались как придворные кредитные институты). После дипломата Э. Жене никто не отважился заявлять о наличии подобия политических «партий» или «клубов» в российской столице, поскольку политическую жизнь России во Франции воспринимали относительно реалистично и исходили из давнего постулата просветителей об отсутствии в России третьего сословия.
О том, что русский император возглавлял высшую административную и церковную инстанцию и таким образом являлся «духовным главой» для своих православных подданных, газеты напоминали в период, когда Павел возглавил еще и католический Мальтийский орден. Светский характер императорской власти в России впервые был поставлен прессой под сомнение. Наполеоновская печать, лишенная возможности писать свободно на военные и политические темы, много внимания уделяла вопросам науки, искусства, литературы и театра. В газетных публикациях о российской столице на протяжении 1800–1814 гг. обнаруживаем хронику петербургской культурной жизни, которая расширяла круг знаний и представлений о России в целом. Так или иначе императорский двор был единственным светским институтом России, который интересовал газеты всех без исключения направлений на протяжении рассматриваемого в нашем исследовании 25-летнего периода.
Образ российской монархии со времен визита Петра I во Францию оставался персонифицированным, внимание прессы было приковано к монархам и первым лицам из их окружения, а не к государственным институтам и традициям управления страной. По материалам прессы французский читатель знакомился не только с большой политикой, но и узнавал о характере, здоровье, семье, привычках, вкусах монархов. Некоторые центральные издания в 1789–1792 гг., а затем в 1800–1812 гг. регулярно публиковали все официальные документы и почти ежедневную хронику русского двора и петербургского общества, что было трудно осуществить в те периоды, когда дипломатические отношения между странами были разорваны, т. е. 1792–1800 и 1812–1814 гг., хотя и в это время некоторая информация подобного рода появлялась во французских газетах благодаря перепечатке материалов из других стран.