Россия. XX век начинается…

В юности великий князь Николай Александрович не изнурял себя изучением фундаментальных дисциплин, ощущая себя «хозяином земли Русской» по праву рождения. Из преподавателей наибольшее влияние на него оказал обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев, прививший своему воспитаннику твердое убеждение в незыблемости самодержавия. В своей первой публичной речи, произнесенной 17 января 1895 года перед депутатами дворянских собраний, земств и городов, он во всеуслышание заявил, что ему «известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель»[261].

Социально-экономические теории его раздражали: он верил в существование духовных эманаций и очищающего откровения, которые способны благостно воздействовать на окружающий мир.

«Царь отвечал перед совестью и руководствовался интуицией, инстинктом, то есть тем непонятным состоянием ума, которое ныне зовут подсознанием… Он склонялся лишь перед стихийным, иррациональным, а иногда и противным просвещенному разуму, перед невесомым, перед своим всевозрастающим мистицизмом»[262].

Внешнеполитические проблемы, оказывается, можно было решить простейшим образом: совместными усилиями крупнейших цивилизованных государств юридически узаконить войну как явление!

В циркуляре правительства Российской империи от 12 августа 1898 года, написанном рукой Николая II, содержалось обращение к представителям всех держав. В нем были намечены две основные цели будущей конференции: «Во-первых, путем взаимного и миролюбивого обсуждения международных споров и условий ограничения вооружений предупредить войну и, во-вторых, посредством обмена мнениями выяснить те условия, при которых возникшая война могла бы быть поставлена в самые узкие рамки с точки зрения гуманности и общей пользы народов»[263].

По его убеждению, «новейший милитаризм дает мощное орудие в руки растлевающей пропаганде социализма»[264]. Регламентирование методов ведения войны, независимо от ее масштабов, для царя представлялось только альтернативой подавления любой революции вооруженными средствами.

Когда С.Ю. Витте, будучи министром финансов, осторожно предупреждал царя о неотвратимых последствиях консервативной внутренней политики и рекомендовал ввести конституцию, Николай II отвечал: «Я никогда, ни в каком случае не соглашусь на представительный образ правления, ибо я его считаю вредным для вверенного мне Богом народа». Витте в этой связи заметил: «Ничтожный, а потому бесчувственный император. Громкие фразы, честность и благородство существуют только напоказ, так сказать, для царских выходов, а внутри души мелкое коварство, ребяческая хитрость, пугливая лживость»[265].

Российская империя стремительно катилась в пропасть революции. Мнение престарелых членов Государственного совета для царя всегда было весомее, нежели проекты Совета министров, а материальное обеспечение армии и флота современными образцами вооружений осуществлялось после их утверждения статс-секретарем А.М. Безобразовым, казнокрадство которого вошло в поговорку. Естественно, что соразмерных бюджетных средств на проектирование боевых кораблей нового поколения, артиллерийских орудий и стрелкового вооружения не выделялось. Заказы на их производство размещались за границей, главным образом в Германии, США и Франции.

Николай II, провозглашая с трибуны Гаагской мирной конференции гуманистические принципы ведения войны, вероятно, не включал Японию в число цивилизованных стран. На повестке дня внешней политики России стояла «большая азиатская программа». Маньчжурия была фактически оккупирована после подавления восстания ихэтуаней в Северо-Восточном Китае, и там, по мнению царя, нужно было образовать «губернию Желтороссия». Среди китайского населения русским полковым священникам было приказано распространять православие любыми методами. Во время своей встречи в Ревеле с германским императором Вильгельмом II царь прямо сказал, что рассматривает укрепление и усиление влияния России в Восточной Азии «как задачу именно своего правления»[266].

Основным препятствием к русскому преобладанию на Дальнем Востоке была Япония. Председатель Совета министров И.Н. Дурново, «представительный выездной лакей, попавший в силу злосчастной судьбы в министры»[267], убеждал его, что соглашение с Австро-Венгрией и улучшение отношений с Германией обеспечит русский тыл, а завершение постройки Сибирской железной дороги и усиление эскадры в Порт-Артуре удержит Японию от агрессии.