Россиянство

Если установить их правду сомадостаточно собственной правде, тогда правда личности выражается соразмерно её свободе и равенства правд других. Потому равенство другой правды анархо-аморально, а значит я православно анархо-аморален и в собственном я прав также, как и несогласный со мной согласно собственной правде. Тогда мы и понимаем, что общество не в Истине, а во множестве правд, организующих себя посредством ментальной структуры, где её качество как государства соразмерно её степени развития до полной осознанной деструкции, то есть аморализма. При этом сам аморализм не может выйти в пределы государства, потому ему требуется анархия себя же отрицающая и учреждающая собственное Я в православии. Само православие вынесется на Высший и Верховный Суды разом как одно в момент его обвинения себя в себе самом; в этом случае его обвиняющий субъект будет в его глазах также православно анархо-аморален, так как он в него включен посредством обретения власти православного анархо-аморализма в государстве. Тогда возникнет православный анархизм, и чудеса будут творимы силой Истины с помощью правд. Видно, что наделить православную анархо-аморальность государственными регалиями вынесет на суд не только православие, но и её анархо-аморальность как одну личность, демократическую и истинную. Поэтому, по существу, приход к власти анархо-аморализма будет выступать в качестве суда Бога над самим Собой и истинен Он в том случае, если Он Сам Себя признаёт. Непризнание Самого Себя и последующее признание посредством правды деконструирует Себя, а в следствии с этим признаётся аморальным по отношению к Богу, – моральность в этом понимании собственная личностная правда, а аморальность – её намеренная деконструкция. Следственно Бог аморален, так как сам себя познаёт посредством субъектной правды. Его предначертанная истинность во власти государства принесёт в Его мир аморальную силу, посредством которой будет возможно за счёт Его незнания, так как будет отсутствовать Его аморальное стремление к установлении правды о Себе Самом самим производить чудеса, как то Он делает Сам в мире и которые позволяет в себе представить. В том нет разницы Правда это или Бог, так как в любом случае и то и другое претворяется в одной Истине. Потому Бог аморален в Игре как собственной Истине и Сам в Себе аморален. Понять то, что Бог есть Истина- аморально, а потому и православно; в Игре Он, потому что Он устремлён к собственному суду над Собой, для чего Ему требуется как Единому личностному герою дойти до этого суда. Его Игра – охватить больше народа посредством собственной аморальности или моральности для аморальных личностей. Его правила анархичны и дойдут до структуры вселенной только в приходе к власти, и Его приход к власти завершает игру Его же самостью, что Игра и есть.

Когда настанет тот момент, то истинно православные анархо-аморалы станут кудесниками, а в том, есть ли Бог Истина или нет не будет требоваться установить исход, так как он всё равно один, потому Истинен в собственном противопоставлении Себя, а потому перманентно-лиминален как качественная личность, которой позволено использовать правду в силе Истины как аморальное, и в этом смысле сдельную констатацию правды против Бога взамен обретения силы творить чудеса от Него. Его аморальное поведение тем дольше заходит в глубину собственной деконструкции, чем больше есть учений Его обвиняющих. Потому всякая правда для Истины как Его аморальная потребность быть в Себе как Собственного от Себя ухода тем дальше, чем меньше у Него власти над Собой в православной доктрине.

Смерть в угаре – жизнеутверждающий принцип экзистенциального становления посредством собственной дереализации как отказа от самосознания. Согласно этому суд над Богом посредством Бога есть акт угара и моментально Его смерть; в подлинном смысле Бог сойдёт в мир, как только Он потеряет собственную Самость как человек, кто, теряя собственную самость сходит в обстоятельный угар – в том смысл суда.

О греховности магии

В повествовании заложена структура текста которой определяются использованные понятия; эта структура определяется некоторой модальной установкой, а так как понятиями можно выразить одно и то же по-разному, о чем свидетельствует поэзия, то ключевой к выражению установкой, её модусом, является миф; так как числа выражают отношения, то отношения смыслов можно условно представить как матрицу, как код, в котором проявляются знаки подобия, деления, равенства и т.д. Это действие, то есть, например, деление, происходит в момент, что переживает свою завершённость. Математика, отсюда, может быть языком мифологии, так как числовые отношения суть в действиях выраженные конструкты сюжета; речь идёт о выборе модуса за абсолют, то есть почему один модус мне более близок, чем другой. То, посредством чего это можно определить, есть язык ценностей.