Россиянство

Ценности, позволяющие определить выбор мифологии как модуса в выражении понятий, должны быть определяемы каким-то конкретным языком, при этом существующем автономно от чувств, так как ценности могут противоречить чувствам.

Описание чувств есть описание эзотерического содержания, ценности же поддаются логическим определениям; потому миф, который позволяет выразить в себе солидарность с переживающим, есть миф, посредством которого он может быть воспринят человеком как модус, что предопределяет разговорную речь, расстановку в ней акцентов и прочее.

Может ли от этого эзотерика быть языком выражения такого мифа? Так как идёт деконструкция мифа, то можно понять, что текст делится на текст увеличиваясь, описывая сам себя. Потому делений может становиться так много, что кажется невозможным представить такие элементы в полном объеме. Эзотерика – язык перехода от чувства к ценности, а потому она отвечает за движение души и её проявления в теле, так как происходит становление из чувства “к” и “в” логике.

Мир извне влияет на этот самый переход, так как именно он формирует личное отношение к миру, а не его идеальным математическим отношениям. Можно сказать, что чувства есть переживаемый Мир, а ценности лишь модели переживания мира. Этим образом чувства конструируются миром и выражаются его языком, а значит, что эзотерический мир наполнен языком культурного дискурса целиком. А потому, читая эзотерический труд, мы деконструируем переживаемый мир автора в область мифологии, пытаясь его описать. Если в таком послании заложено знание, то этот миф будет обладать культурной ценностью, или ценностью мировой, которая и будет влиять на окружающий мир. Конструкцией знания такого формата является поэзия, так как добывать знание непосредственно из переживаемого мира есть наипростейшая деятельность в таком роде. Поэтому поэзия мифологического содержания позволяет утвердить миф в его воспринимаемом видении, а значит, что миф становится частью реального.

Конечно, можно говорить не только о поэзии, но именно она, как и устное народное творчество, объединяет один социум и разграничивает его от другого. Искусство в этом плане более тотально, так как посещение каких-то готовых культурных объектов обязывает субъект к своему пространственному перемещению, в то время как устное обладает большей мобильностью и спектром распространения по миру.

Значит, требуются такие знания, которые можно описать в чувственном переживании; напоминаю, что именно выражение эзотерического в мире обязывает обналичить язык герметический (в смысле язык направленного искусства), поддающегося своему изучению в его общих законах.

Можно сказать, что культура выросла из единого зерна в своём многообразии переживания мира и “эзотерическим” мы называем только то, что оказалось ненужным в процессе становления истории нашей какой-то конкретной культуры.

То есть эзотерическим может называться мертвая религия, которая оказалась за пределами нашей, например, территории, и не смогла выжить в своей истории, никак не повлияв на воспринимаемый сегодня континуум. То, что можно формировать свою религию и её практики – именно деятельность эзотерическая в нашей культуре.

Какие могут быть в этом скрытые проблемы, если мы сюда включаем магию как часть воспринимаемого мира в пределах его поэзии… Тут сказать можно, что именно воля позволяет человеку конструировать новые вехи переживаемого в мире, но это отступление от текущей темы.

Если теперь магию понимать за пределами культуры, тогда она должна быть обусловлена логически, в обход знания в чувстве. То есть магия должна быть ценностью, но не затрагивающей культуру как самоценность. То есть мы должны отказаться от неё как от ценности традиционной и перейти в её непосредственную ценность: иметь представление, в котором её можно понять как действие, позволяющей влиять на мир в обход воспринимаемых отношений в реальности, то есть действия влияния в обход воспринимаемому, но приводящему к результатам: то, что происходит в обход воспринимаемому и называется “скрытым знанием”, то есть оккультизмом, так как лежит за пределами эмпирической реальности.

Следственно, магия имеет самоценность в знании и тем, что лежит за восприятием; то, что лежит по обратную сторону мира. Значит, что магия есть уход из воспринимаемого, и ценность её в самом бегстве от воспринимаемого мира.

Бегство от мира – преображение воспринимаемого пространства, то есть космоса, в обход непосредственного участия в нем. Ценность магии в самом переходе отношения с реальностью посредством интеллектуальной работы, или чисто разумом. Поэтому в ритуале требуются предметы реального, чтобы ими интеллектуально повелевать законами в мире воспринимаемого, так как именно этими предметами и выражается реальность. Это и есть выход за пределы реального, так как некто не принимает мир им же, но использует выражения космоса в собственном мире.