РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ

Государственные институты и уровень развития культуры в большинстве периферийных обществ эпохи, предшествовавшей Новому времени, не дотягивали до уровня центров тех цивилизаций, с которыми они граничили. Например, допетровское Московское государство, в противоположность Византии или Западной и Центральной Европе шестнадцатого века, мало чем могло похвастать в области светской культуры или национальной литературы. Отчасти по этой причине периферийные общества были очень «восприимчивыми» и легко адаптировали и усваивали внешние влияния. Иногда эта способность легко усваивать технологии соседских цивилизаций превращала их в опасных военных противников, сочетавших технические достижения более развитых обществ с военными достоинствами более брутальной периферии. Некоторые европейцы всегда видели Россию именно в этом свете. В начале восемнадцатого века, например, русских могли воспринимать в Европе как новый и гораздо более опасный эквивалент турок -таких же жестоких и чужеродных варваров, но только значительно лучше усвоивших европейские технические достижения. Поразительная выносливость и стойкость русской пехоты, набеги в скифском стиле казачьей кавалерии на протяжении нескольких веков оставались стереотипами европейского восприятия России, Без сомнения, они сохранились и у натовских генералов, когда они в тревоге и испуге продумывали оборону мягкой, комфортабельной материалистической цивилизации от предположительно более суровой и примитивной солдатни из СССР, Однако в реальности культурные, социоэкономические и психологические перемены в Советском Союзе в 1970-1980-х годах выявили, что эта «солдатня» оказалась на поверку значительно менее опасной, чем со страху казалось озабоченным европейцам.

Это всего лишь один пример для более общего тезиса: влияние географии на историю Российской империи было очень важным, но его не следует переоценивать. В большинстве случаев то, что происходило в головах у русских, оказывалось важнее, чем место-, которое они занимали на карте. Особенно это справедливо в отношении менталитета, идентичности и восприятия русскими самих себя, России, Европы и империи. Кавказ, например, будоражил воображение русских в начале девятнадцатого века, поскольку в ту романтическую эпоху они были чрезвычайно обеспокоены поиском национальной идентичности, Случись это противостояние раньше, громадные горы и экзотические племена рассматривались бы примерно так же, как сибирские болота - как еще одно препятствие на пути к наживе.

Естественно, будучи соседями европейцев, россияне охотнее перенимали их религию и элементы культуры, а не религию и элементы культуры более отдаленных цивилизаций. Но то, что россияне выбрали для себя православие, а не католичество или даже ислам, определили все-таки не географические факторы. Значимость этого выбора трудно переоценить, как и его воздействие на будущие отношения с Европой. Христианство стало для России тем мостом, по которому распространялись европейские культурные влияния. Например, украинская православная церковь была жизненно важным путем сообщения, посредством которого модернизирующее воздействие латинской Европы достигало Москвы. Но даже до поразительной программы перестройки жизни на западный манер, начатой Петром I, отношения с Европой имели как привлекательные, так и не очень привлекательные стороны.

Российское правительство было достаточно осторожным, чтобы не допустить возникновения таких институтов. Во второй половине девятнадцатого века движение за сибирскую автономию пыталось провозгласить отдельную сибирскую идентичность, опиравшуюся на специфические условия пограничной жизни, тесное сотрудничество с местным населением, а также отсутствие дворянства и крепостничества в истории Сибири. Царский режим подавил это движение, наложил строгие ограничения на любые проявления сибирской идентичности и использовал Транссибирскую железную дорогу для наводнения региона русскими иммигрантами.