Случай с казаками еще более показателен. В шестнадцатом и семнадцатом веках это было чисто пограничное сообщество, принципиально отличавшееся от аристократической и крепостнической царской России. Политическая и культурная дистанция между царской Москвой и казацким Запорожьем была уж никак не меньше, чем расстояние между колониальной Виргинией и Лондоном. Украинский поэт и националист девятнадцатого века Тарас Шевченко сумел в образе свободолюбивого казака запечатлеть уникальность Украины, ее отличие от самодержавной и крепостнической России. Легко можно было представить себе возникновение в различных политических обстоятельствах чувства самостоятельной казацкой идентичности, основанной на подобных антимонархических образах. Царская политика настойчиво и успешно работала, чтобы не допустить такого развития событий. Конечно, царизму было легче достигнуть своей цели, поскольку казачьи регионы практически не были отделены от России никакими естественными преградами, но этот факт еще не гарантировал обязательного успеха такой политики. Чтобы рассмотреть ее более глубокие корни, от географии нам необходимо перейти к политическим традициям Российского государства, многие из которых сформировались еще до той эпохи, когда Москва начала приобретать свои имперские территории.
До империи: сравнения
ОБЫЧНО СЧИТАЕТСЯ, ЧТО ИСТОРИЯ Российской империи началась в 1550-х годах, В этом десятилетии царь Иван IV (Грозный) завоевал и аннексировал татарские ханства Казани и Астрахани на реке Волге. Эти ханства были далеко не первыми землями, которые поглотили московские князья в своем возвышении от незначительного до великодержавного статуса. Они даже не были первыми территориями, заселенными неславянским и нехристианским народами, никогда не знавшими русского владычества. Но в отличие от тех языческих племен, которые Москва завоевала в предыдущие два столетия, Казанское и Астраханское ханства были хорошо организованными, сложными по построению и мощными мусульманскими государствами. Они были первыми государствами, которые аннексировала Москва, и первыми мусульманскими народами, которые попали под ее правление. Их завоевание как бы развернуло в противоположном направлении три предыдущих столетия русской истории, во время которых русские князья были подданными татарской (а позднее мусульманской) империи. Эта аннексия открыла дорогу дальнейшей имперской экспансии в Сибирь, степи и горы Кавказа.
Имеет смысл, таким образом, датировать возникновение Российской империи 1550-ми годами. Целью этой главы будет исследование доимперской истории русского государства и народа и оценка влияния институтов, ценностей и традиций, установившихся до 1550-х годов, на последующую историю Российской империи. Здравый смысл подсказывает, что политические традиции государства и сообщества, из которых сформировалась империя, будут оказывать большое воздействие на ее последующую историю. Такое же воздействие должны оказать методы, которыми эта империя была создана: завоевания или династический союз наподобие тех, что связали Богемию с Австрийским домом или Шотландию с Англией, Однако даже поверхностное знакомство с крутыми поворотами истории предполагает, что было бы чересчур наивно сводить все последующее развитие империи к неким доминирующим принципам или тенденциям в доимперской истории лидирующего сообщества империи.
Дворянство стало для России тем мостом, по которому распространялись европейские культурные влияния. Например, украинская православная церковь была жизненно важным путем сообщения, посредством которого модернизирующее воздействие латинской Европы достигало Москвы. Но даже до поразительной программы перестройки жизни на западный манер, начатой Петром I, отношения с Европой имели как привлекательные, так и не очень привлекательные стороны.