РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ

При этом сам термин «советская идентичность» остается, в сущности, довольно туманным, С одной стороны, он может значить лишь немногим большее, чем соответствие определенным характеристикам и отношению к жизни, порожденным советскими реалиями. С другой стороны, он может характеризовать чувство позитивного отождествления с Советским Союзом и лояльность советскому режиму. Русских крестьян в 1920-х годах и быстро растущее сельское население Средней Азии в 1980-х годах нельзя было назвать советскими людьми в обоих смыслах. Младшее поколение московского среднего класса в 1980-х годах, напротив, совершенно однозначно могло казаться советским европейскому глазу, хотя оно само совершенно не испытывало лояльности к советскому режиму, его ценностям и институтам. Тогда как представители поколения, ставшего свидетелем мощной сталинской индустриализации в 1930-х годах, могут вполне чистосердечно отождествлять себя с советским режимом, особенно если им удалось использовать возможности, которые в то время предоставлялись амбициозным молодым людям рабочего или крестьянского происхождения. Тем более что это поколение участвовало в самом главном и неопровержимом триумфе режима -победе во Второй мировой войне. Однако, говоря об идентичности, следует избегать чрезмерных обобщений, поскольку они неизбежно оставляют в тени все многообразие индивидуальных случаев: среди советских людей найдется немало таких, чье чувство советской идентичности было крайне противоречивым и чья лояльность советским ценностям сильно менялась с течением лет,

Но как бы то ни было, полноценное чувство советской идентичности должно было опираться на ряд разделяемых всеми верований, представлений и понятий. Каждое современное общество использовало свою образовательную систему, чтобы прививать такие представления, и во многом это достигалось при помощи того, как преподавалась история родной страны. До 1939 года это, безусловно, было справедливо для всей Европы. В советских школах история преподавалась с невероятно большим количеством сознательных пробелов и сильно отличалась от истории, преподаваемой до 1917 года. Советская версия была слащавой, популистской и во многом русофильской: русский народ представлялся непогрешимым, не совершал никаких ошибок и постоянно являлся жертвой угнетения. Вина за все его беды и трудности безоговорочно возлагалась на царей и дворянство. Русские крестьяне-колонисты несли в чужие земли только культуру и прогресс. Все, что бьшо лучшего в русском образованном обществе, сформировало часть радикальной и впоследствии социалистической традиции, законными наследниками которой стали большевики. Русская история, таким образом, была исключительно прогрессивна даже до того, как русские массы и интеллигенция объединились для создания первого в мире социалистического общества, став авангардом и недосягаемым образцом для всего человечества. Это была история уникального успеха, выгодами которого могли пользоваться все советские граждане и восхищаться вес иностранцы.

Всем советским гражданам полагалось гордиться Пушкиным, поскольку престиж высокой культуры имперского народа помогает легитимизировать государство и консолидировать единство его народов, что ни коем случае не отрицает того факта, что сама эта культура может нести огромные богатства и ценности тем, кто усваивает ее.

В советский период принадлежность к русской культуре приобретала добавочную ценность благодаря тому обстоятельству, что в СССР любой человек, желающий сделать успешную карьеру, должен был свободно говорить по-русски. Это был язык партии и центральных государственных органов, включая так называемые всесоюзные министерства и ведомства (например Госплан), которые управляли ключевыми отраслями экономики. Это также был язык большей части республиканских правительств, на котором велись все отношения с центром. Русский язык доминировал и в высших образовательных учреждениях большинства республик. Преподавание, особенно в «братских» славянских республиках Украине и Белоруссии, после 1959 года все чаще и чаще велось на русском языке. Даже на Украине в 1974 году только 60 процентов учащихся учились в украинских школах. Большинство детей в городах Украины к тому времени уже обучалось в русских школах, а их родители были склонны разделять официальное мнение о том, что это самым благоприятным образом должно сказаться на будущей карьере их детей.