Но основным препятствием было то, что в своих попытках превратить королевство святого Штефана в венгерское национальное государство мадьярская элита сталкивалась с более трудной задачей, чем французы, и имела в своем распоряжении более скромные ресурсы. Чтобы превратить в венгров православных или униатских, сербских и румынских крестьян, надо было преодолеть один из самых глубоких разломов европейской цивилизации. Венгерский язык не имел ничего общего со славянскими или румынскими лингвистическими корнями. Это были вполне самостоятельные языки, а не какие-то местные диалекты, И новая сербская и румынская интеллигенция вполне в духе девятнадцатого века рассматривала их как зерно национального статуса и основу будущей государственности, мечту о которой поддерживали сербское и румынское национальные государства по другую сторону границы. Даже старая элита Хорватии, Трансильвании и пограничных районов была связана историей и симпатиями с Веной, а не Будапештом. Существовали очень мощные объективные причины, почему Бретань не могла претендовать на большее, чем простой регион в Европе начала двадцатого века. Местная элита, старая и новая, понимали эту реальность. Бретань веками принадлежала Франции. Ее элита говорила на французском языке и давно считала амбиции французского государства своими. Бретонцы, как и все французы, были католиками, и по другую сторону воображаемой границы не существовало независимого государства Бретань, которое могло бы соблазнять французских бретонцев иной судьбой. Ситуация в Венгрии сильно отличалась от описанной выше, и, отказываясь признать эту реальность, мадьярская элита, с одной стороны, умножала ненужные долговременные проблемы для самой себя, а с другой стороны, создавала сиюминутные, но чреватые последствиями дополнительные проблемы для внешней политики империи и для ее влияния на Балканах. И именно внешняя политика и война в конце концов уничтожили Венгерское королевство. Каковы бы ни были его внутренние трудности в 1914 году, не существовало опасности, что оно уступит внутренней националистической оппозиции или социальной революции.
Величайшим грехом венгров было то, что они не только ослабляли внешнюю политику и международное положение монархии, но в то же время радикально подрывали ее вооруженные силы. Поскольку армия Габсбургов была скорее династической и имперской, чем национальной, венгры недолюбливали ее, опасаясь (надо сказать, не без оснований), что она может быть использована против них, и постоянно держали ее финансирование на голодном пайке, пытаясь добиться уступок от Франца Иосифа. «Между 1850 и 1914 годами военный бюджет Австро-Венгрии был наименьшим среди всех европейских великих держав, далеко не отражал финансовых возможностей экономики монархии… Венгерский парламент и правительство постоянно саботировали военные расходы, по крайней мере до 1912 года, когда стало слишком поздно». Слабость армии в значительной степени укрепляла неверие в свои силы правителей империи и надежды ее врагов- В эпоху, когда «национальный эгоизм» прославлялся как жизнеутверждающая сила государства, слабая армия создавала ощущение кризиса и государственного нездоровья. Оторванные от старых социальных элит, правители монархии поневоле считали, что современность им враждебна, а будущее не сулит ничего хорошего. Поэтому им казалось, что избежать катастрофы можно, только заново продемонстрировав свою силу, разорвав сжимающееся кольцо внешних и внутренних врагов и наполнив благоговейным ужасом их сердца. Все эти соображения и привели к нападению на Сербию в 1914 году.
Что создало еще одну проблему, типичную для империй вообще. Независимая Сербия была магнитом для всех сербов и, может быть, для всех южных славян монархии. Уничтожить ее значило восстановить один из краеугольных камней империи – уверенность подданных в ее несокрушимой силе и неизменности ее государственного порядка. Но как можно было уничтожить такое государство, как Сербия? Аннексия создала бы только новые проблемы, увеличив число южных славян в монархии, в то время как авторитарное, но все же не диктаторское венгерское государство и без того имело большие неприятности с контролем над своими меньшинствами. Но если не аннексировать Сербию, то какими средствами, кроме перманентной и крайне дорогой военной оккупации, можно было удерживать власть в руках местной национальной элиты, согласной выполнять приказания из Вены? Как это часто случалось со многими империями, косвенное правление могло оказаться невозможным, а аннексия – неприемлемой.