Положение и власть гражданских чиновников резко выделяли Китай не только на фоне Рима, но и на фоне позднейших европейских государств. Римская элита большую часть своей истории была военной аристократией, жаждавшей военной славы как источника доходов и политических назначений, что, собственно, и являлось главной причиной территориальной экспансии Рима. Все следующие европейские империи в большой, хотя и различной степени соответствовали этой характеристике. Ни в одной из них гражданские лица не имели такого огромного влияния, как в Китае. Даже Британская империя, описываемая иногда как исключительно коммерческое и финансовое предприятие, оказывала гораздо большее уважение и предоставляла большую власть военным, чем это было в ходу в Китае. Пожалуй, если не считать Пруссии девятнадцатого века, ни одному европейскому чиновнику и присниться не мог тот пиетет, с которым относились к китайской чиновничьей элите. Но даже в Пруссии «мандарины» были по статусу и власти ниже военных – той группы, на которую китайская элита обычно смотрела с презрением.
Различные традиции отношений военных и гражданских лиц в китайской и европейской цивилизациях имели важные последствия. В большинстве государств контроль над военными всегда был проблемой. Армии в высшей степени необходимы для внешней безопасности и экспансии, но часто представляют угрозу для самого правителя и внутреннего политического устройства. Дилемма эта особенно остро стоит в империях, где экспансия часто является raison d'etre, а безопасность дальних границ – неизбежным бременем. Огромные армии, вынужденные автономно существовать на удалении в сотни, а то и тысячи километров от императорской столицы, неизменно представляли потенциальную угрозу трону. Римляне так и не смогли найти решение этой проблемы, и в ее поздние века бесконечные военные мятежи во многом стали причиной дезорганизации и уязвимости империи. Кроме того, содержание огромной профессиональной армии непомерно увеличивало имперские налоги, что приводило к военным восстаниям и уменьшало лояльность гражданского населения. Похожие финансовые и политические трудности стояли и перед китайцами; Конечно, военных восстаний там было меньше, но презрительное и уничижительное отношение гражданской элиты к армии ослабляло обороноспособность страны. К этим же последствиям приводила чиновничья политика, направленная на разделение военного командования и дискредитацию слишком успешных генералов. К примеру, в конце правления династии Минь такие методы не только подорвали военную мощь армии, но и убедили ряд лучших полководцев в том, что такой режим не заслуживает того, чтобы его защищали, В сравнении с Китаем поздние европейские империи, не говоря уже о Риме, были, как правило, более успешны в создании симметричных отношений между военной и гражданской властью. И немалую роль в лояльности европейских армий сыграло убеждение в том, что власть королю, который, кстати, по своей родословной сам происходил от феодального военачальника, была дарована свыше.
Raison d'etre (франц.) – здесь: смысл существования.
Распад Римской империи нанес тяжелую травму европейским элитам. Много энергии и страсти было затрачено на объяснение его причин, что представляется отчасти излишним) поскольку причины падения империи Хань были во многом сходными. Но существенно, что в Восточной Азии империя впоследствии стала преобладающей формой государственного устройства, тогда как в Европе верх взяла другая, преимущественно неимперская традиция. Для нас это важно по нескольким причинам. Во-первых, преобладание империи именно в Восточной Азии, а не в Западной Европе, имело огромное значение для последующей мировой политики и создало контекст, в котором происходило историческое развитие России. Во-вторых, изучение этого вопроса может расширить наши представления об источниках имперского могущества и о факторах, влияющих на расцвет, упадок и продолжительность жизни империи.
Сравнительный анализ двух тысячелетий китайской и европейской истории, как и любого другого длительного периода, провоцирует нас игнорировать влияние на исторический процесс отдельных личностей, событий и случайного стечения обстоятельств. История часто рассказывается так, словно в ней все предрешено и происходит согласно какому-то заранее известному и неизбежному сценарию, придуманному неизвестно кем. И это большая ошибка, особенно когда речь идет о политике и международных отношениях. Во-первых, история, изложенная таким образом, имеет тенденцию усугублять и без того сильное чувство читателей (главным образом американских и английских), что их ценности и амбиции являются кульминацией исторического прогресса. Во-вторых, такая история просто неправдива.