Российская империя и её враги

Как и при всех революциях, история в 1985-1991 годах получила значительное ускорение. На сцене неожиданно появились новые деятели и движения. Уставшие и сбитые с толку лидеры были уже не в состоянии осмысливать и тем более контролировать события. Любые действия порождали цепную реакцию совершенно непредвиденных последствий. В это время даже хорошо информированные наблюдатели затруднялись понять, что же происходит на самом деле, не говоря уже о том, чтобы предсказать будущее развитие ситуации. Впоследствии были предприняты ретроспективные попытки – порой даже с участием самих главных действующих лиц – как-то упорядочить эту хаотическую вереницу событий. Однако далеко не все эти разъяснения представляются убедительными. Хаос иногда дает более правдивую картину, чем кажущаяся ясность.

Во всем этом турбулентном вихре событий и личностей последних дней империи особняком стоит фигура Михаила Горбачева. В 1985 году радикальная реформа еще не казалась неизбежной. Если бы правящая геронтократия действительно была такой эгоистичной, какой ее часто изображали, очевидная необходимость перемен была бы задавлена мелкими краткосрочными личными интересами. Даже когда стратегия реформ была принята, она необязательно должна была идти по пути, предложенному Горбачевым. Помимо Москвы и ее сателлитов, двумя ведущими мировыми коммунистическими государствами в 1980-х годах были Китай и Югославия, и их руководство выбрало совершенно иные стратегии, чем Горбачев. Можно привести вполне убедительные доводы в пользу того, что Юрий Андропов, проживи он еще немного, избрал бы китайский путь постепенных экономических реформ, проводимых под авторитарным правлением коммунистической бюрократии. Существовали, однако, веские причины, по которым китайская стратегия могла и не прижиться в России. Крестьянство в славянских республиках было уничтожено Сталиным. Производство сельскохозяйственной продукции не могло существенно возрасти просто потому, что крестьянским хозяйствам была бы по китайскому образцу предоставлена свобода рук. Создание свободных экономических зон представлялось весьма затрудненным многонациональной природой советского населения и федеративной системой. К тому же, если бы центр ослабил свою хватку в периферийных регионах, экономическая автономия могла быть «неверно использована» для достижения националистических целей. У России не было диаспоры, подобной китайской, которая могла бы делать инвестиции в ее экономику, и, так как холодная воина все еще продолжалась, западные правительства в любом случае не допустили бы сколько-нибудь значительных инвестиций в экономику России., Утверждалось также (хотя это никогда не было доказано), что советская бюрократия на местах оказала бы любым переменам более жестокое сопротивление, чем китайская, и, следовательно, прежде чем начинать какие-то серьезные мероприятия по оздоровлению экономической ситуации в стране, необходимо было подорвать влияние бюрократии при помощи радикальных политических реформ. Тем не менее что-то похожее на китайскую стратегию, безусловно, могло быть опробовано в Советском Союзе, и едва ли эти начинания могли провалиться с таким треском, с каким провалилась экономическая политика, в действительности избранная Горбачевым.

Авторитарная экономическая реформа могла быть связана с попыткой более надежно укоренить режим в русском национализме. Стратегия Слободана Милошевича стала катастрофой для сербов, но до сих пор остается его большим личным успехом. Милошевич является единственным коммунистическим лидером Восточной и Центральной Европы, который удерживал власть на протяжении последнего десятилетия и сумел на своем посту обогатить себя и свою семью. Конечно, существовали веские причины, почему стратегия Милошевича не может сработать так «хорошо» в России. Сербскому националисту в Югославии гораздо проще было найти мишени для сербского националистического гнева, чем русскому националисту в России. Для этой роли прекрасно подходили албанцы, хорваты, федеральное правительство и многое другое. В любом случае политика в Югославии в течение многих лет была более открытой, чем в Советском Союзе, Население было более привычно к активному участию в политической жизни, а борьба между народами югославской федерации проходила значительно более оживленно. Русское население всегда проявляло известную инертность в политическом смысле, и по этой причине было бы гораздо труднее побудить русских националистов к сколько-нибудь активной политической борьбе, Б дополнение советский режим гораздо ближе подошел к кооптации национализма, чем югославский, где Тито уделял немало времени и проявлял достаточно изобретательности, чтобы удержать сербов от националистических выступлений. Впрочем, тот факт, что сербская или китайская стратегия могла оказаться не такой эффективной в российских условиях, еще не гарантировал, что она не будет опробована. Можно представить себе многих членов тогдашней советской политической элиты, которые хотели бы попытаться применить такую стратегию.