Признание особого статуса Сибири в составе империи вело к формированию в общественном сознании довольно устойчивой формулы «Россия и Сибирь». Внутри правительства шла затянувшаяся борьба между «централистами» и «регионалистами», самостоятельного взгляда на значение и перспективы Сибири придерживалась местная высшая администрация. Осознание экономического и культурного своеобразия Сибири, раздражение сибиряков, вызванное несправедливым, как казалось, отношением к ним столичной власти, создавало в сибирском обществе атмосферу отчуждения от Европейской России и недовольства, в которой мог проявить себя сибирский сепаратизм. Несмотря на многочисленные факты сепаратистских настроений, правительственные опасения и настойчивые поиски борцов за сибирскую независимость (или автономию), это неприятие существовавшего приниженного положения так и не переросло в реальную опасность утраты Россией Сибири.
В Сибири и на Дальнем Востоке активно шел стихийный процесс консолидации славянского (и не только славянского) населения в «большую русскую нацию»110
. Украинцы и белорусы в условиях Сибири и Дальнего Востока довольно долго сохраняли свой язык, черты бытовой культуры. Однако, оказавшись рассеянными (часто проживая даже отдельными поселениями) среди выходцев из великорусских губерний, сибирских старожилов, сибирских и дальневосточных народов, поселившись в городах, работая на золотых приисках и стройках, они оказывались более восприимчивыми к культурным заимствованиям и проявляли более высокий уровень этнической и конфессиональной толерантности; демонстрировали большую, чем на исторической родине, приверженность идее общерусской идентичности.В отличие от «украинского вопроса», «сибирский вопрос» не перешел в опасную фазу политического сепаратизма, оставаясь в рамках требований расширения местного самоуправления и хозяйственной самостоятельности. Массовое переселенческое движение начала XX века, породившее напряженность в отношениях сибирских старожилов и новоселов, в известной степени сняло остроту опасности формирующейся сибирской идентичности и регионального патриотизма. Сибирский областнический проект (а именно в нем активнее всего использовался колониальный дискурс) был отодвинут на второй план общероссийскими политическими и социально-экономическими программами.
Примечания
1
2
3
4
5 Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. СПб., 1900. Т. 58. С. 748.
6
7
8
9 Сибирь и Великая Сибирская железная дорога. СПб., 1893.
10
11
12
13 Архив Государственного совета. СПб., 1878. Т. 3. С. 70–71.
14
15 Сборник главнейших официальных документов по управлению Восточной Сибирью. Иркутск, 1884. Т. I.
Вып. I. С. 66.16
17 Н.В. Кюнер, сознавая эту сложность, замечал, что Забайкалье «надлежит рассматривать как переходную область между коренной Сибирью и Русским Дальним Востоком либо как связующее звено между теми же областями» (
18 РГИА. Ф. 1284. Оп. 60 (1894 г.). Д. 13. Л. I.
19