Российская империя в цвете. Места России. Фотограф Сергей Михайлович Прокудин-Горский

– Видите? – указывал он мне на пещеры, идущие под храм. – Здесь бывший наместник Гермоген добывал песок и продавал на стеклянные заводы. Не соображал, чудак, что это может повредить зданию.

– Но ведь он извлекал средства на нужды.

– В том-то и дело, что не на нужды, – с сожалением возразил отец Арсений. – Он был из бессарабских дворян, любил лошадей, держал конский завод. Дела шли худо, а он не унывал и ничем не брезговал, лишь бы заполучить деньги для удовлетворения своей прихоти. Ну, что он тут наделал!

– Да, вещь непоправимая.

Мы снова стали подниматься на высоту. Настоятель все время вздыхал и порицал Гермогена за пещеры.

На горе игумен отвел меня от храма в сторону и сказал:

– Отсюда полюбуйтесь.

– Хорош, – повторял я, – хорош.

Действительно, круглый, обширный, с пятью главами храм по наружному виду был привлекателен».

Побывал А. Г. Слёзскинский и в Успенском женском монастыре, получив неизгладимые впечатления:

«Когда я приехал в обитель и вошел внутрь ее, то представлялось, что это скорее небольшое богатое село, чем монастырь. Чистенькие домики в 3–5 окон, совершенно мирского характера, лепились по уклону до стены, за которой сейчас же и река. Отдельные садики, палисадники, цветники – все это приятно, но не по-монастырски, нет общего, казенного.

Две церкви. Одна, Успенская, с высокой колокольней обычного типа, оштукатуренная и выбеленная; другая же, Благовещенская, снаружи довольно странная. Если бы не маленькая глава с крестом, то всякий подумает, что это не храм, а обыкновенное домовое здание. На дворе для монастырских жителей я сделался просто мишенью. В меня стреляли глазами со всех сторон. Каждая сестра, проходя мимо, сокращала шаги, оглядывалась и смотрела на меня, как на заморское чудо. Но когда со мной заговорила монахиня, отрекомендовавшаяся письмоводительшей матушки, иные сестры брали на себя смелость останавливаться и разглядывать меня ближе».

При разговоре с настоятельницей краевед не мог не затронуть тему пребывания в обители опальной супруги Петра I:

«– В вашем монастыре, матушка Вриенна, была царица заключена?

– Да, первая жена Петра, – как-то торжественно подтвердила игуменья. – Шесть лет томилась в одиночестве. Государь сделал ее молчальницей.

– Но в самом монастыре о заточении царицы никаких не осталось воспоминаний?

– Позвольте… – Вриенна подняла вверх глаза и что-то припоминала. – Я здесь с малолетства. Помню, в молодости одну старицу. Она говорила, что жила в монастыре дряхлая старушка Елизавета. Она была так преклонна, что сама не знала своих лет. Эта Елизавета рассказывала, что была свидетельницей заключенья. Келью обнесли высоким глухим забором и строго-настрого запретили кому-нибудь входить. Будто бы царь приезжал к ней часто и заботился о ее удобствах, но только не дальше кельи.

– А как же она сделалась монахиней?!

– Наверно, она не была пострижена. Ее называли монахиней, чтобы скрыть царское имя.

– Вещей после царицы никаких не осталось?

– Ее взяли в новое заключение и все увезли, всякие следы словно метлой замели. Должно быть, царица приняла большое горе у нас, потому не возлюбила, ненавидела нашу обитель. Когда она снова появилась при дворе, то хоть бы раз вспомнила о своей роковой келье, ничего не прислала в обитель на память.

– Куда же исчез таинственный забор?

– Он обветшал при игуменье Сусанне. Она хотела его уничтожить, просила всех властей. Никто не смел дать разрешение на уничтожение, так как забор был построен по указу Петра.

– Но все-таки его нет.

– Значит, частным образом растащили».

После Новой Ладоги водный путь проходил по Ново- и Старо-Сясьским каналам, затем по Старо-Свирскому каналу, который впадал в реку Свирь. Проплыв по ней, С. М. Прокудин-Горский сделал несколько десятков снимков. Свои впечатления о путешествии по Свири описал Н. И. Березин:

«Целый день мы плыли по Свири, любуясь ее берегами. Свирь вдвое уже Невы, но гораздо красивее. Берега ее высоки, а за ними виднеются холмы и горы, одетые мхами. Течение ее быстрое, особенно на порогах, которых много. Самые большие пороги залегают между Подпорожьем и Мятусовым и носят название „Сиговец“ и „Медведцы“, они невольно обращают на себя внимание по быстроте течения и заметному даже на глаз падению реки в этих местах. Особенно любопытен порог Сиговец; оба берега сближаются здесь до того, что буквально рукой подать. Вода бежит стрелой, бурлит, пенится, и возле самого парохода видны камни, „луда“, как их здесь зовут. Капитан уже не надеется на себя и сдал команду лоцману с бляхой на груди, который стоит на мостике и подает знаки штурману. „Кивач“ работает колесами изо всех сил, но ползет вперед как черепаха. Взглянешь на воду – вода бежит с головокружительной быстротой, посмотришь на берег – мы почти стоим. На берегу видна сторожка и сигнальная мачта, на которой ночью вывешиваются сигнальные фонари, а дальше влево длинный, но узкий и низкий вал из камней отрезает от Свири тихую заводь и стесняет течение ее – очевидно, это какое-то инженерное сооружение для облегчения судоходства на пороге.