Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели

Две недели он ездил по округу. 30 апреля пароход причалил к берегу в Тетюшах, где предполагалось проинспектировать склады, стоящие в тени высоких утесов у реки. Собралась большая толпа – люди ждали своей очереди получить кукурузу и отнести паек домой. Председатель Тетюшинского комитета помощи заверил Чайлдса, что местные жители никогда не забудут, как американцы спасли им жизнь.

5 мая Чайлдс и переводчик Симеон застряли в Спасске без транспорта. День рождения Карла Маркса был объявлен выходным днем. Не теряя времени зря, Чайлдс решил записать свои мысли об увиденном в последние дни.

“Словно дразня советское правительство, голод пробудил в людях самые индивидуалистические инстинкты. Более удачливые обитатели деревень не спешат помогать тем, кто пребывает в самой сильной нужде”[279]. Он слышал, что в некоторых случаях семьи даже не помогали ослабленным родственникам. “Умирающим от голода не стоит надеяться на поддержку собственной семьи. Когда человек ложится в постель, ослабев от голода, его оставляют без присмотра и без помощи”[280]. Теперь, когда на улице стало теплее, больные выходили из дома и ложились на дорогу, надеясь, что найдется “добрый самаритянин”, который решит им помочь. Но никто к ним не подходил. Они лежали, умирая, “опухшие от голода, с желтой, как пергамент, кожей”[281].

Голодая, тело прежде всего начинает черпать силы из собственных запасов глюкозы. Исчерпав их, оно обращается к жирам, затем к белкам. Голодный организм начинает пожирать себя изнутри. Кожа теряет здоровый цвет и становится тоньше. Квашиоркор, тяжелая отечность, вызываемая дефицитом белка, приводит к опуханию рук, ног и живота. Волосы и зубы выпадают, а пораженная всевозможными инфекциями кожа лопается и сочится жидкостью с неприятным запахом. Белки глаз приобретают нездоровый оттенок, и некоторые жертвы начинают страдать от ночной слепоты. Лишенный энергии, разум постепенно помутняется. В конце концов жертва перестает двигаться и умирает.

Путешествуя по деревням, сотрудники АРА научились оценивать масштабы голода по соломенным крышам. Нетронутые – свидетельствовали, что голод щадил людей. Если амбары стояли без крыш, а на избах они были целыми, голод был серьезен. Если соломы не было ни на амбарах, ни на избах, масштабы голода были ужасны. Сначала крестьяне кормили соломой скот, чтобы животные не погибли. Съев животных, люди начинали есть солому, перемешивая ее с глиной или лебедой. Сначала они съедали солому с амбаров, затем с изб. Если в избе было две комнаты, они старались не съедать солому, покрывающую крышу одной из них, чтобы было где укрыться от снега и дождя.

В деревне за деревней люди обступали Чайлдса, чтобы поблагодарить его и Америку за помощь. К ним присоединялись даже чиновники, которые забывали об официальных условностях, знакомых Чайлдсу по первым визитам, и во всеуслышание благодарили не только американский народ, но и правительство США. В Буинске благодарный чиновник утверждал, что если американцы столкнутся с национальным бедствием, они могут рассчитывать на сочувствие и поддержку российского народа.

Георгина не выходила у Чайлдса из головы, и он часто писал ей. “Хотелось бы мне быть в Петрограде”, – снова и снова повторял он и выражал желание навестить ее в июне. В своих письмах он рассказывал ей обо всем – о том, как страдал из-за того, что не смог стать писателем, о своей мечте отправиться в поход по Центральной Азии, о трагической гибели старшего брата, который был любимцем родителей, о своем пристрастии к бутылке, о взглядах на религию, политику и смысл жизни. Люди, писал он, “похожи на миллионы листьев, которые раскрываются, а затем желтеют и опадают. Если и возможен рай, то только тот, что мы сотворим в этом мире, а если и возможен ад, то лишь такой, в котором мы живем”[282]. Человеческий долг, по его мнению, заключался в том, чтобы попытаться сделать мир немного лучше, чем он был до сих пор. “Такова моя религия, и я имею смелость предположить, что если бы она стала религией всего мира, то совсем скоро мы создали бы свой рай – здесь, на земле. Это объясняет, почему я социалист, почему я циничен, почему я люблю иронию <…> и почему острее всего я чувствую, что жизнь моя лишится смысла, если я проживу ее, не сделав своего вклада в развитие человечества”[283]. Порой Чайлдс боялся, что заходит слишком далеко и Георгина сочтет его “жалким сентиментальным дураком”.