Из Уфы Флеминг вернулся в Самару, где сел на полный пароход, следующий в Симбирск. В Симбирске он повторил работу, сделанную в Уфе, и посетил местный кинотеатр, где посмотрел фильм Д.У Гриффита “Нетерпимость”, вышедший на экраны в 1916 году. Копия была такой старой и залатанной, что в картине не хватало целых сцен. Ненадолго остановившись в Казани, Флеминг наконец сел на поезд в Москву. Вместе с ним в купе ехали три члена ВКП(б). Они напоили его чаем и спросили, как живется рабочему классу в США. Поделившись с ними сгущенным молоком, Флеминг ответил, что американским рабочим живется гораздо лучше, чем российским. Услышав это, один из попутчиков заверил его, что в ближайшие годы Америку ждет революция. Флеминг сказал, что, когда это случится, он отправит свое состояние в Россию. На этом беседа прекратилась, и русские раскурили махорку[366]
. “Махорка, – отметил Флеминг, – это трава, которую русские используют вместо табака. Запах у нее характерный, но неприятный”[367]. Хуже того, его попутчики отказались приоткрыть окно, поэтому всю дорогу им пришлось сидеть в облаке густого дыма. 9 октября, через месяц после начала командировки Флеминга, его поезд въехал на Казанский вокзал Москвы.Он был рад “вернуться на родину”. Флеминг принялся упорядочивать сделанные заметки, чтобы составить отчет о поездке, обновлять всевозможные схемы и статистические таблицы, проявлять фотографии и общаться с Полиной, которая уже поправилась и выписалась из больницы.
Не стоит также забывать о вечеринках[368]
. Розовый дом, где жили руководители АРА, и Синий дом, где разместились многие из почти пятидесяти американцев, работавших в Москве, стали популярными площадками для шумных гулянок, подпитываемых огромным количеством импортного алкоголя и продовольствия – американских сигарет, конфет и деликатесов, недоступных в России, – и молодые американцы до рассвета танцевали фокстрот с русскими сотрудницами АРА. Флеминг погрузился в веселье с головой.Многие русские женщины принадлежали к старой аристократии. Их семьи были лишены собственности после революции, и во время Гражданской войны им жилось особенно тяжело, поэтому они были благодарны за возможность работать на американцев.
В АРА работали две сестры из княжеского рода Голицыных, Александра и Софья. Их дед долгое время занимал пост городского головы Москвы и открыто критиковал Николая II с либеральных позиций. Также работу получили их кузины, Александра и Софья Бобринские, потомки графа Алексея Бобринского, незаконнорожденного сына императрицы Екатерины Великой и графа Григория Орлова. Александра Голицына радовалась “огромному жалованью”, которое платили американцы, а также возможности получать продовольственные посылки. Когда они с сестрой отправили одну из этих посылок своим родным в Богородицк – усадьбу Бобринских в Тульской губернии, куда многие их родственники бежали во время Гражданской войны, – она произвела фурор. Вся семья собралась у деревянного ящика с нарисованным американским флагом, а потом, когда открыли крышку, расступилась, глядя на сгущенное молоко, американский бекон (которого никто прежде не видел), макароны, рис и сахар в ярких, нарядных упаковках.
Русским нравилось работать на американцев. Кирилл Голицын, еще один молодой кузен сестер Голицыных, писал, что “элегантные и независимые” американцы произвели на него огромное впечатление тем, как свободно держались, без стеснения тратя деньги. Русские прежде не встречали таких людей. Графиню Ирину Татищеву наняли в АРА счетоводом, а затем повысили до секретаря. Ей нравилось общаться с американцами: “Они были очень веселыми и совсем не походили на угрюмых советских чиновников, которыми владел страх”. Соня Бобринская работала секретарем американца Уильяма Резуика. Его переводчиком была “княжна Ирина” – по его словам, “девушка редкой красоты из одного из великих аристократических родов России, всю семью которой во время революции убили крестьяне”. Резуик восхищался энергичностью и бесконечным состраданием Ирины к бедным и несчастным.