Идеологизация этнонационального самосознания вместе с тем искажает его истинное, самобытное содержание. Так, П. Рогачев и М. Свердлин рассматривали «национальное самосознание» как «элемент идеологии» и включили в него не только сознание этнонациональной принадлежности, но и «приверженность к национальным ценностям, чувство национальной гордости и сознание общности интересов в освободительной борьбе», а также «то или иное отношение к другим нациям»[239]
. Другой участник дискуссии А. Агаев заявил о существующей, якобы, противоречивости «проявления национального самосознания у буржуазии и пролетариата и подчинение национального сознания классовому»[240]. Это крайние догматические подходы, обусловленные господством пресловутой классовой идеологии, которой мы недавно придерживались. Это уже не наука, а идеология.По-моему, справедливо и оправданно расширенное толкование этнонационального (этнического) самосознания. Впервые оно проступило в рассуждениях Ю. Бромлея в начале 1970-х гг., когда он, признав этническое самосознание важным «компонентом» и «непременным условием функционирования каждого этноса», заявил, что «нет оснований сводить этническое (национальное) самосознание лишь к осознанию этнической (национальной) принадлежности… Этническое самосознание включает суждения членов этноса о характере действий своей общности, ее свойствах и достижениях… эти суждения неразрывно связаны с представлениями о других этносах…». Он же усмотрел у этнического (национального) самосознания два «уровня» – самосознание личности и самосознание этнической общности, которое представлялось им «сильно социально окрашенным»[241]
. С Ю. Бромлеем солидаризировалась этносоциолог Л. Дробижева, посчитавшая, что «национальное самосознание личности – это осознание субъектом совокупности своих национальных (этнических) связей и своего отношения к ним»[242]. Это совершенно точное определение. В свое время Ю. Бромлей предложил толковать этническое самосознание в «узком» и «широком» смысле, да еще на двух «уровнях», фактически сводя его операциональную роль на нет. Узкое толкование этнического (национального) самосознания как основного этнического определителя уже давно утвердилось в переписях и других формах массового учета структуры населения и придавать ему какое-то идеологическое, классовое и прочее «социальное» содержание, ждать от опрашиваемого осознания «совокупности» своих национальных (этнических) связей и своего отношения к ним» значит чрезвычайно осложнить и даже нарушить основные принципы определения этнической (национальной) принадлежности. Особенность этого самосознания как раз-таки в том и состоит, что оно объединяет людей независимо от их социально-классовой принадлежности, идеологической ориентации и даже их отношения к другим этносам (нациям), в то время как классовое самосознание объединяет людей различной этнической и, скажем, религиозной принадлежности[243].Этнонациональное самосознание – это надстройка всей совокупности этничности, национальности. М. Крюков предложил разделить источники формирования этнического самосознания на три группы, включив в первую из них этноформирующие факторы (например, территорию), во вторую – компоненты, которые отражают объективные признаки этноса «адекватно» (например, язык) и «избирательно» (например, особенности культуры), в третью – субъективные представления, которые не связаны с этноформирующими факторами или с признаками этноса (например, представление о «превосходстве» своего этноса над другими)[244]
. Такая группировка была затем поддержана Р. Джарылгасиновой в обзорной статье об изучении этнического самосознания[245]. Ясно, что этническое самосознание не является врожденным: оно формируется вместе с социализацией личности, т. е. в процессе выработки его основных социальных ориентаций под влиянием целого ряда факторов развития общества, государства, этнонации и т. д., и т. п.Г. Шелепов пришел к выводу, что «общность происхождения во всех своих проявлениях, в том числе и в этническом самосознании, является очень важным и обязательным признаком любого этнического образования»[246]
. Здесь речь идет, скорее всего, об этнонациональной памяти как части этнонационального самосознания.