Российские этюды

Я приехал в два ночи. Стоя в тамбуре, я представлял, как романтично покачу свой суперлегкий чемоданчик по ночному перрону. Светит половинка луны, в морозном небе мерцают звезды, качаются фонари, на перроне трещины, на которых стучат колесики.

Поезд остановился, проводница открыла дверь, посмотрела на мои начищенные сапоги, что-то дернула, это что-то лязгнуло, и я пошел вперед и вниз. Вскоре показалась земля, пахнущая креозотом и человеческим теплом.

– Не туда! – крикнула мне проводница, когда я побрел в сторону Питера. – Ты давай вперед, там лесенка и люди.

У забора лежало темное и страшное. Я присмотрелся, понял, что кучей тряпок и битых бутылок меня не испугаешь, и пошел вперед.

Мечты сбываются. Поднявшись по лесенке, я вышел на перрон и покатил свой чемоданчик, который исправно стучал колесами на всех трещинах. Светила луна, сияли звезды, горели фонари, слегка отражавшиеся в глазах сержанта полиции, провожавшего меня из темноты добрым взглядом.

Внутри вокзала громоздилась черная лестница, ведущая к переходу на другую платформу. Это лестницу я помнил и боялся с детства. И вообще, вокзал в этом городе не перестраивался со времен Николая Первого.

На лестнице было людно. Там ходили мужчины и даже одна женщина, за которой увязался привокзальный пес, учуявший что-то съестное в ее чемодане. У выхода в город стояли два охранника. Казалось, что они охраняют город от непрошеных гостей.

Такси

В город можно было выйти только через рамку металлоискателя. Когда я шагнул к двери, рамка оглушительно зазвенела.

– Что делать? – спросил я у заспанного охранника.

– Иди отсюда! – поприветствовал он меня.

– А такси я найду? – спросил я.

– Ищи! – посоветовал он, и я вышел на площадь.

На площади стояли три машины.

– Работаешь? – спросил я у шофера, который с трудом помещался в пространстве между рулем и спинкой сиденья.

– Жду, не видишь, что ли? – сказал он и кивком вежливо послал меня к третьей машине, которая стыдливо пряталась в тени магазинчика.

– Поедем? – спросил я худощавого парня, вышедшего из машины, чтобы помочь поставить чемодан в багажник.

– Сто пятьдесят! – сказал парень, узнав адрес.

– Так это в два раза дороже чем от Пулково до центра Питера! – удивился я.

– Рублей! – сказал парень, и мы поехали.

Андрей

Я намеренно исказил имя водителя. Так, на всякий случай. Мы ехали по странным улицам, напоминавшим мое детство. Только все было хуже. Покосившиеся избы-пятистенки, разбитые дороги, лужи, дома с черными окнами без стекол, сломанные заборы, пятиэтажки, исписанные словами о любви… На одной улице я заметил странную парочку в спортивных штанах и черных кожаных куртках. Казалось, что я снова попал в девяностые годы.

Андрей включил музыку. Кто-то пел на английском языке о том, что надо быстрее ездить на машине, а то жизнь проходит мимо. Потом этот же мужик запел о неразделенной любви.

«Нам бы его проблемы!» – подумал я, наблюдая, как «девятка» Андрея пытается вылезти из очередной ямы на дороге. Но песни отвлекали внимание от разрухи, которая то появлялась, то исчезала в свете фар. Музыка утверждала, что где-то есть другой мир, где измена любимой является главной проблемой в жизни мужчины.

– Ты не поможешь завтра и послезавтра? – спросил я Андрея, когда мы приехали. – Мне надо в разные места… Ты бы дал мне свою визитку, я буду тебе звонить.

– Визитка… – протянул Андрей. – Была у меня такая лет десять назад. Запомни телефон так, без визитки, я приеду в любую точку города в течение пятнадцати минут.

– А вдруг ты будешь занят? – спросил я.

– Не буду, – сказал Андрей.

– Понятно… а вообще, где народ тут работает? Раньше тут были текстильные фабрики, стекольный завод, лесопильный…

– Всё, кроме лесопильного распилено и продано, – объяснил мне Андрей. – Ты черные окна в зданиях видел?

Я кивнул.

– Кому повезло, тот или торгует или в Москву на работу мотается.

– Но ведь до Москвы…

– Я знаю, – сказал Андрей. – Я знаю, сколько до Москвы. Короче, звони мне в любое время суток.

Дом детства

Прошла ночь и прошло утро.

– Вот твой дом! – сказал Андрей и остановил машину.

Я вышел и стал смотреть на зеленый, довольно крепкий дом. Три окна на фасаде, дверь на лестницу под маленьким навесом, высокий глухой забор с воротами, палисадник… Все, как в детстве. Только крыша покрыта шифером, а не деревянной дранкой. И еще на стене притулилась небольшая спутниковая тарелка.

Я стоял и не видел ничего, кроме окон, за которыми происходило столько важных детских событий. Вот за тем окном я научился стрелять из дедушкиной винтовки Мосина, образца 1891 года. Вон за тем окном, я делал кукольный театр в почтовом ящике. А за тем окном я сидел и мечтал стать астрономом.

– Ты чо? – прервал мои воспоминания пухлый парень, вышедший на улицу. Ему было лет тридцать. Футболка, вытянутые на коленях трикотажные брюки, романтичная небритость и насупленный взгляд.

– Это мой дом, – сказал я и неосторожно показал на дом, из которого вышел парень. – Я тут родился.

– И чо? – флегматично поинтересовался парень.