Российские этюды

У метро стоит пожилой мужчина и сует в руки зазевавшимся прохожим рекламные проспекты.

Холодно, темнеет. Все спешат, стараясь не смотреть в сторону мужчины со стопкой проспектов в руках. Что чувствует человек, когда никто не хочет на него смотреть?

Все пропало!

Пропали старые подмосковные станции, платформы с деревянными скамейками. Автор намерен пустить слезу от воспоминаний – как он ждал последнюю электричку, курил, облокотившись на еще теплое дерево перил, и смотрел на зеленый огонек светофора.

Сейчас на станциях есть зона с «обилеченными» пассажирами и зона для остальных жителей планеты. Между ними стоит металлическая стена высотой метра три. Вход в «обилеченную» зону через турникеты под внимательным взором хмурого мужчины, на спине которого написано «охрана».

– А зачем все это? – наивно спросил я внутренний голос

– Наверное, чтобы сэкономить на контролерах, – подумал внутренний голос.

– А вот и не угадал! – злорадно вмешался второй внутренний голос.

По вагонам электричек ходили женщины в красных одежках и спрашивали у всех билеты.

– Тогда в чем суть? – спросил я оба внутренних голоса, наблюдая, как солидный мужчина привычно сигает через забор зоны.

– Ты видел, сколько лишнего народа появилось? – начал объяснять мне внутренний голос. – Охрана, механики по ремонту турникетов и заборов. Это новые рабочие места.

– А сколько железа ушло на эти заборы, как суперски смотрится такая инновация, это же двадцать первый век! Ты слышал, как красиво гудят обогреватели в помещении с турникетами?

Обогреватели гудели громко, но тепла не давали. Двери в помещение упорно не хотели закрываться и двадцатиградусный мороз проникал внутрь, не создавая уюта.

– А потом, – стыдливо продолжил первый внутренний голос, – это же какие возможности открывались во время стройки этих заборов, какие подряды на земляные работы, на снос старых платформ.

Я замолчал и с уважением стал думать про авторов этого проекта, перенесшего Подмосковье в двадцать первый век.

Башня и вокзал

Пушкино, старинный вокзал. Тут снимали фильмы, где показывали редкие военные встречи и частые военные проводы.

На привокзальной площади стоит водонапорная башня. Никакой воды она не напирает, а стоит для красоты и истории. Тут назначали свидания влюбленные, но потом бросили, т. к. соседний автовокзал не создавал романтического настроения.

Башню лет пятнадцать назад покрасили и решили, что с нее хватит. Башня облупилась, потускнела и стала совсем похожей на древнюю. Я ее помнил просто кирпичной и стройной, но мало ли какие картинки могут появиться в усталом мозгу.

Вокзала не видно. Его закрывает нечто, именуемое торговым центром, состоящее из жердочек и рекламных щитов. Где-то рядом стояла статуя Ленина, показывающая рукой на Москву. Ее тоже не видно.

Торговля идет оживленно. Это главное занятие для местных пенсионеров: встать пораньше и обойти все магазины, чтобы узнать где, что, почем. Часть торговли выплеснулась на главную улицу. Там стоят всепогодные женщины-продавцы и продают нечто цветное и дешевое. И еще много мелочей, без которых немыслима наша жизнь. Например, набор расчесок разной длины.

Темп жизни не московский, очень неторопливый. Покупатели долго смотрят на расчески и пытаются понять: почему с их приобретением жизнь станет лучше и веселее.

Я иду по главной улице и чувствую, что темп моей жизни тоже замедляется. Я не спеша думаю о расческах, а нахлынувшие воспоминания заглушает странное чувство, что все прошлое ушло в никуда. Хотя я узнаю дома, и даже свою старую почту, но тут уже нет стариков, сидящих на скамейках, нет березок и самостийных огородов с будками для садовой утвари. В глубине построили высокие красно-желтые дома. Они крикливы, они новые хозяева старого подмосковного городка – бывшего центра сбыта краденого на знаменитом рынке и тихих дачных улочек.

Два города

У одного из министерств стоят черные машины. Около них суетится пожилой мужчина с полосатым конусом в руках. Его задача не допустить остановки машин всякой мелюзги и дать быстро выехать на бульвар нужным машинам. Он грудью перегораживает движение, смотрит, как с невидящими мир глазами к машине приближается важный человек, шофер услужливо открывает дверь, и вскоре черная машина, разбрызгивая соленую кашу, вылетает на бульвар.

Я стою рядом, вытираю от капель пуховку, осознаю свое ничтожество и иду на Покровку. Там раздается вой сирены, за машиной с сиреной несется что-то темное, чуждое, дорогое, с тонированными стеклами. Замыкает все это мрачный воинственный внедорожник.

Так возят еще более важных и нужных. Голубое небо и яркое солнце немножко померкли. Я иду по скользким тротуарам, стараясь не ступать на проезжую часть, и вспоминаю классику: