Настоящего русского философа - как тип характера - не следует путать с философом-профессионалом. Они, конечно, если употреблять терминологию Брэма, относятся к одному отряду и семейству, но это разные виды, которые можно назвать filosofus vulgaris (философ обыкновенный) и filosofus naturalis (философ натуральный, природный; есть и разновидности: felis - дикий, и domesticus - домашний).
Философ обыкновенный (Ф. О.) обитает в университетских зданиях, пишет статьи и книги, внешний вид чeтко не определeн. Питается свальными отбросами чужих знаний. Философ натуральный, Ф. Н., обитает на кухнях многочисленных знакомых, иногда дома, изредка на работе, книг не пишет презирая. Питается экологически чистым соком собственного ума и отборными продуктами мыследеятельности титанов ума. Ф. Н. обычно бородат. Борода его небольшая, густая, дерзкая. Она достаточно опрятна, но под нижней губой обязательно имеется клочок, торчащий дыбом для того, чтобы философу прикусывать его. Он знает, что вид у него при этом становится высокомерный, а иногда и просто отталкивающий, но данного эффекта философ и добивается. Он и бороду-то заводит, чтобы всякий, кто на него посмотрел, тут же почувствовал себя вдруг уязвлeнным и обиженным - и сейчас же начал бы на философа наскакивать с глупыми опроверженьями; ощущение антипатичного к себе отношения со стороны окружающих есть обязательное условие его существования, накаляющее льдяным хладом морозную жуть его космического ума.
Если же он без бороды, то, значит, она у него просто не растeт (или каверзным образом придаeт лицу его мягкость и благообразие). Тогда философ ищет иной способ глубокомысленно обезобразить лицо. Он или жуeт спичку, невероятно изгибая при этом губы, или отвратительно прихихикивает, или придаeт глазам особый прищур насмешливого идиотизма, который должен ясно показывать собеседнику, что это точное отражение выражения глаз собеседника. Правда, собеседник не всегда это понимает и иногда идиотизм философа принимает, по недомыслию своему, за чистую монету (что философа лишь забавляет).
Быт философ презирает, но часто, как ни странно, он женат. Может, для того, чтобы иметь всегда под рукой такой аппетитный объект наблюдения, как абсурд семейной жизни.
Не читая систематически книг, он откуда-то знает множество имeн - и способен сутки говорить одними цитатами. Раз в пять лет он сочиняет эссе на тему судьбы и смерти и тайно посылает в какой-нибудь журнал усмехаясь. Так же усмехаясь, он получает свою десятистраничную рукопись обратно; усмехаясь, читает ответ неведомого редактора о том, что прежде, чем браться за словесные мыслеизвержения, следует освежить школьные знания относительно орфографии и пунктуации.
По профессии же философ может быть кем угодно: звукооператором на радио, вольным художником, проводником поезда, сторожем, бухгалтером. Деньги он, само собой, считает мусором, но без денег сидеть не любит - и, как правило, очень недоволен насчeт дать взаймы. Бывает, всe же, даeт. Чем более чужда ему среда производственного обитания, тем полнее чувствует он своe одиночество. Для интеллектуального же общения он навещает тех людей, уровень образования которых достаточен для поверхностного хотя бы разговора.
Беда, когда каким-то случаем в одном обществе оказываются два настоящих русских философа. Короткими ударами косноязычных фраз они сперва прощупывают друг друга. Кстати, речь настоящего русского философа весьма часто несвязна, ибо вспышки мысли не могут быть красиво оформлены: это не магазинная витрина! Это знак, это иероглиф, за которым целый пласт невыразимой внутренней протоплазмы! Часто эта речь, к тому же, тиха - чтобы переспрашивали. И совсем уже хорошо иметь какой-то дефект дикции: шепелявость, картавость или то и другое разом.
Итак, сошедшиеся два философа прощупывают друг друга, вскользь упоминая десятки имeн, ни одного из которых окружающие вовек не слыхали, упоминая названия философских трудов и залезая в дебри древних учений (ибо настоящие философы, можно сказать, политеисты, они знают всe сразу - ничему одному полностью не веря, а веруя лишь в нечто своe собственное, чему просто не пришло ещe время дать имя). Эти вылазки дают им понять, что они - одного сорта, одной крови. После этого они начинают нарочито болтать бытовую чушь, показывая этим, что в присутствии другого просто невозможно говорить о чeм-либо серьeзном, они ещe более иронично, чем всегда, покусывают клочок бороды, глупо прихихикивают и напускной идиотизм в их глазах достигает полного правдоподобия.