Российские самодержцы. Екатерина II. Иван Грозный

Екатерина с самого начала заняла резко отрицательную позицию в отношении Французской революции и, совершенно в духе старых и новых деспотий, высказала мнение, что французов «следует абсолютно искоренить вплоть до имени». Без сомнения, ее подлинным убеждениям соответствовало то, что в революционном опьянении свободой она видела только оскорбление короны и выступила за восстановление королевской власти во Франции.

Она прекрасно понимала, что в ее собственных интересах была непримиримая позиция против людей с подлинной республиканской душой. Основной линией ее внутренней политики в последнее десятилетие правления была ожесточенная, радикальная и часто жестокая борьба против всех свободолюбивых порывов и всякой критики, как и вообще всего, что не вписывалось в систему самодержавия, как, например, масонство.

Когда русский аристократ Александр Радищев вскоре после начала Французской революции (1790 год) опубликовал свое ставшее знаменитым «Путешествие из Петербурга в Москву», в котором подверг резкой критике социальное положение и выдвинул открытое обвинение против существующих порядков и крепостной зависимости, он был сначала приговорен к смерти, а затем после помилования отправлен в цепях в сибирскую ссылку. Два года спустя (1792 год) человек, имевший большие заслуги в духовной жизни России того времени, писатель и издатель Николай Новиков, в издательстве которого выходила четверть всех печатавшихся в России книг, за печатание масонских сочинений без судебного приговора был брошен в Петропавловскую крепость, где находился до смерти Екатерины.

С ростом ужесточения правления блеск ее двора и придворного общества начал терять свою притягательную силу. Внимательные наблюдатели внутри страны и за рубежом искушенным взглядом замечали несоответствие между видимостью и действительностью. Не осталось незамеченным, что экстенсивное развитие империи происходило в ущерб интенсивности, а у внешней силы в значительной степени отсутствовал необходимый коррелят внутренней мощи. Часто цитировавшиеся перед катастрофой Российской империи в первой мировой войне слова о колоссе на глиняных ногах относятся, что характерно, ко времени Екатерины II; вероятно, они принадлежат Дидро.

О последних годах правления Екатерины до нас дошло множество свидетельств, которые независимо от явных социальных неполадок проливают довольно мрачный свет на общую ситуацию. «Все наши дела в невероятном беспорядке, — с разочарованием констатировал молодой высокоодаренный князь Виктор Кочубей. — Грабят во всех концах; все департаменты управляются плохо». Почти дословно вторит ему умный швейцарец Лагарп, которого Екатерина пригласила воспитателем к своему внуку: «Весь мир грабит, почти невозможно встретить честного человека».

Пропаганда за границей, признанная обманом, потеряла свою привлекательность. «Преувеличенные сообщения, которые я читал о распространении цивилизации в России, — писал англичанин Вильям Кокс (1792 год), — создали у меня представление о гораздо более высоком уровне культуры, чем тот, который я нашел в действительности. Я был поражен тем варварством, в котором живет масса народа».

Разочарование коснулось и лично Екатерины. Она ни по внешнему виду, ни по своему поведению не соответствовала тому представлению о себе, которое желала создать и создала. Французская художница мадам Виже ле Врун, которая хотела написать портрет Екатерины, была «крайне поражена», найдя ее, вопреки своим представлениям, маленькой, полной и коренастой. Ее движения, как и прежде, были аффектированными, и даже ее почитатели признавали, что «царственное ей удавалось не всегда и не полностью» (Хёцш).

Мрачная оборотная сторона столь блестящей придворной жизни становилась все явственнее. Больше нельзя было скрыть растущее падение нравов, которое Екатерина терпела, хотя вначале теоретически боролась с тем, пример чему на практике подавала сама. Лишь в отношении нравственности и морали Екатерина была действительно либеральна, беспредельно либеральна была и осталась. «Tout, tait permis… Cath, rine», — констатировал молодой и беззаботный поляк князь Адам Чарторыский. Это следует понимать буквально.

После того как прекратились ее интимные отношения с Потемкиным, императрица продолжала менять любовников — поразительно, но это происходило по выбору Потемкина, — ее любовные связи с рвущимися к этому молодыми людьми, которых за это щедро одаривали землей и душами, по мере старения императрицы становились все более неаппетитными. Атмосфера похотливости, которая находила свое зрительное выражение в порнографических картинках и резных изделиях в многочисленных кабинетах для свиданий Екатерины, царила над всем придворным обществом, которое было одержимо тем, что французы называют faire aimer в отличие от l’amour. Как известно, это побудило Александра Герцена, когда в XIX веке он впервые опубликовал мемуары Екатерины, говорить о «трагедии в публичном доме».