«Следует предписать, чтобы губернаторы имели неприметные и безгласные, но точные сведения о поведении помещиков с их крестьянами, и если узнают о злоупотреблении властью (непомерные подати, жестокость и неумеренность в наказаниях), то должны избрать надёжнейших и благомысленных чиновников и, произведя на месте открытое следствие», донести императору и ждать его распоряжения о мерах по прекращению насилия. Если же и впредь до императора будут доходить жалобы, минуя губернатора, «то будет особый спрос с них, почему не пресекли злоупотреблений» и не донесли императору.
Полученные сведения держать втайне, чтобы «не было волнений у крестьян и неправых притязаний на помещиков».
До решения суда крестьяне должны находиться в полном повиновении у своего помещика; губернаторы должны подавлять бунты со всей строгостью закона, какие бы уважительные причины у бунтовщиков не были.
Проводить расследования следует не только по поступившим жалобам, но и по имеющимся сведениям, полученным от негласных агентов. Сами сведения держать в тайне, но «следствие вести открыто и беспристрастно, лучшими и надёжными чиновниками», опираясь на свидетельства очевидцев и осмотр на месте. При этом помещикам должно быть предоставлено право оправдаться.
Рескрипт должен был заканчиваться многозначительной фразой: «Следует обеспечить покровительство Закона, никого тайно не обвиняющего, но на всех действующего явно».
Как не сложно заметить, текст проекта рескрипта полон противоречий, на что обратил внимание своих коллег по Негласному Комитету П. А. Строганов
(в подготовке текста рескрипта он, видимо, не участвовал). По мнению Строганова, взывать к помещикам о соблюдении требований законов по отношению к крестьянам бесполезно, так как «нельзя обеспечить того, что не существует». «У нас крестьянское состояние есть слово пустое, как бы и не существующее, надо бы наперед сотворить его, а уже потом вводить охранительные правила».[222] Тем самым П. А. Строганов вполне логично предлагал вначале законодательно оформить правовой статус помещичьих крестьян (принять что-то наподобие Жалованной Грамоты крестьянам), и только после этого охранять его от нарушений. Далее Строганов подверг критике предлагавшийся способ борьбы со злоупотреблениями помещиков. Предложение использовать «неприметные и безгласные сведения» о поведении помещиков Строганов оценил, как предложение завести шпионскую сеть, а шпионство, по его мнению, «это опаснейшее орудие на свете». Кроме того, Строганову не понятно, что подразумевается под «превышением соразмерности и умеренности в податях и наказаниях». Практически никаких законодательных норм, кроме Манифеста 5 апреля 1797 г. о введении 3-х дневной барщины, не существует. Следовательно, и обвинять помещиков в нарушении того, чего нет, невозможно. Еще одно замечание касалось «надёжнейших и благомыслящих чиновников», которым предполагалось поручить проведение следствия по поводу злоупотреблений помещиков. У Строганова возникли большие сомнения, что таковых вообще можно было найти из-за повсеместного взяточничества и продажности. Итог, по мнению Строганова, неутешителен. «Наше общество разделено на два разряда – владельцев и крестьян. Власть первых угнетает вторых и оттого между ними существует великая вражда. Однако, чтобы привести всё в равновесие и охранить права и состояние обоих классов предлагается весьма спорная мера – установление повсеместного шпионства», причем вручается это право 46 губернаторам и их канцеляриям, которые фактически бесконтрольны, что может привести к ещё большим злоупотреблениям. Цель, ставящаяся такими методами, достигнута быть не может. Поэтому Строганов предлагал Александру I не подписывать данный проект, а заняться законодательным определением правового статуса крестьян. При этом, по его мнению, следовало исходить из положений Манифеста от 5 апреля 1797 г., всячески их развивая и дополняя.[223] Александр I, видимо, прислушался к рекомендациям Строганова и отказался от опубликования данного рескрипта.