Российский колокол, 2015 № 3-4

Но вернемся снова к автору и его рассказу «Дочкино». Вы знаете, то ли это просто так совпало, то ли мне просто опять немного повезло с очередностью, но «Дочкино» я прочитал сразу же после «Хмеля». Если я и ошибусь, что вряд ли, и пусть автор простит меня, но Оля – главная героиня первого рассказа про двух приятелей, и любовь, которой больше нет, – во втором, это одна и та же девушка – это красная нить рассказа «Дочкино», и она же реальная девушка, которую Ивеншев, вероятно, любил всю жизнь и которую пережил… к сожалению или к счастью. Я не знаю даже, что лучше в этом случае, если честно…

Ну, а сами как думаете? Не страшно ли это – пережить свою любовь, которую любил по-настоящему и, конечно, никогда не был с нею рядом, подозревая или, точнее, слепо веря в то, что она тоже тебя любила? И даже если так, если и правда она тебя любила, что же все-таки лучше для влюбленного: умереть первым, чтобы избавить себя от этого ужаса, наблюдать любимое, но теперь уже мертвое тело родного человека, которого ты любил больше себя, но потому-то и носил эту свою любовь с собой, не показывая никому… и все это так и не узнав: любила ли она тебя? Но теперь ты смотришь на девушку в рассказе Ивеншева, глядишь глазами героя и думаешь: конечно, любила, а разве могло быть иначе?!

Едва я номинировал в своем негласном рейтинге рассказ «Хмель», уместившийся на 6 страницах, как самый короткий и интересный рассказ о жизни и дружбе, да еще с максимально точным и образным описанием подростковой любви, как на тебе – другой рассказ этого же автора, только вдвое меньше. Разумеется, я тут же дополнил свой негласный список крутых вещей еще одним шедевром, этим самым «Дочкино». Я назвал его про себя так: «самый короткий рассказ о настоящей любви». Да, именно так. Хотя, возможно, описание похорон и всего, что сопровождает этот неприятный процесс, в котором все людское нутро, особенно самые поганые наши свойства, можно наблюдать всегда в реальной жизни, также является лучшим описанием данного мероприятия, но все же немногие авторы говорят об этом, тем более говорят так же точно, как умеет и имеет смелость говорить об этом Николай Ивеншев, сделавший это в «Дочкино», на мой взгляд, максимально точно из всего, что есть во всей русской литературе. Да, наверное, вообще везде, где я читал о подобных вещах.

Итак, снова «Дочкино». Начинается история тем, что мама Оленьки решила распродать вещи покойной дочери, но мало того, что весь мир осудил бы ее действия, и так оно, скорее всего, и было бы, но… но Николай Ивеншев, этот специалист человеческих душ, и здесь нашел то, о чем другие даже и думать откажутся. Эта распродажа детских вещей была не чем иным, как единственно возможным оправданием тому, что ее мать всю жизнь проработала в торговле, и у нее на это были своя логика и свои причины. И знаете, трудно не верить, что так иногда и правда бывает… если честно, я даже и не сомневался, что все это чистейшая правда.

И, если позволите, чуть ниже – еще отрывок отсюда же. Не знаю, как вам, но мое мнение таково, что в таких вот редких предложениях, полных чувств и неподдельных переживаний человека, который и правда умеет любить, у Ивеншева здесь этой самой любви уж точно больше, чем во всех пустых и бесполезных рекомендациях, которые раздавал налево-направо, к примеру, Толстой. Он делал это так часто, совершенно искренне полагая, что никто не догадается, что за красивыми его словами нет ничего такого, о чем он так упорно и много говорил! Я еще скажу об этом нашем авторе пару слов, а пока почитайте этот кроткий абзац-шедевр. Именно таковым я его и считаю, и это сделано так, что добавить просто нечего. Да и не нужно..

«Покойная Оленька меня не волновала как женщина, хотя я не стар. Всегда при встрече с миленькими особами женского пола я как бы примериваю их к себе. Иногда все это происходит минутно. Вся моя амурность к ним выражается в невинной мысли: «А неплохо бы погладить ее ладошку». И все. Я женат, привык к семейной жизни, ленив и оттого не способен на любовные глупости. И, вообще, я равнодушен к правильным женщинам. Мне нравятся лгуньи, порочные, даже – глупышки, говоря короче, женщины с изъяном. В них – поэзия, а в правильных – одни нудные уроки чистописания.»

Стоит добавить, что мастерски воссозданный в одном из абзацев этой истории подлец-зять изображен вообще всего в нескольких предложениях, а пара предложений про отца покойной, которые я, конечно, не могу не вставить, и правда заставляют уважать этого автора еще больше, хоть я никогда бы не подумал, что мой первый очерк о русском писателе удивит меня самого в первую очередь настолько, что я, пожалуй, с удовольствием пересмотрю свои взгляды относительно родной литературы! Вот, прочтите сами!

«В автобусе ко мне подсел Оленькин отец. У него – сухие глаза. И Алексей Иванович, оборотив ко мне небритое лицо, заговорил о политике, о чем сейчас в газетах пишут. Я изумился. Зачем сейчас об этом?