Российский колокол, 2015 № 7-8

И тут меня тронул за рукав Христофорыч. Я пошел уныло за ним, а на выходе нас остановил председатель комиссии, ну, тот самый, у которого внучатая племянница… вот, и сказал, что нас сейчас снимать будут в телевизор и чтобы мы пару ласковых слов сказали про брата Ивана, как, стало быть, его сподвижники.

Я промолчал, а Христофорыч сразу начал шебуршать что-то о своем внутриутробном дефекте, выражавшемся во врожденной робости перед телекамерой и микрофоном, и шебуршал бы до обеда, коли председатель комиссии, у которого внучатая… ну, да, не вытащил бы молча из портфеля литровку «Слезы младенца», от чьего вида христофорычеву робость вкупе с внутриутробным дефектом как ветром сдуло.

Мы пошли в нарядно прибранную курилку, отрядив председателя комиссии, у которого… блин, кажется, я его уже представлял, значит, отрядив его за беляшами к Марфуге Темиркулбулатсадыковне – вот ее-то вы совсем не знаете и никогда не узнаете, потому что, по гениальному выражению брата Ивана, лишние рты нам как-то ни к чему.

Честно говоря, мы надеялись, что успеем до прихода «криспондентов» (а вот это уже христофорычево) усугубить свою меланхолию, так председатель комиссии, у… вот, блин, привязался, – пришел не только с беляшами, но и целой оравой живоглотов, которые по пути к нам уже раскрутили его минимум на пару чебуреков.

Мы сели за стол, Христофорыч налил по единой себе, мне и председателю… м-да, а телевизионщики сделали вид, будто проверяют аппаратуру.

Первое слово предоставили, само собой, Христофорычу. Он степенно доел беляш, вытер жирные пальцы о лицо и кивнул всем сразу. Режиссер сказал: «Мотор!», и бугор наш сообщил, запустив руку в остатки волос, что, мол, и не думал дожить до того дня, когда брату Ивану доверят что-нибудь приличное. Человек он хоть и неплохой местами, но какой-то мутный. Вот взять для примера день его рождения. Много вы знаете людей, которые родились 29 февраля? Вот то-то и оно! Поняли, в чем тут закавыка? А в том, что разок выставил чего-нибудь там по мелочевке, а потом ходи четыре года по чужим дням рождения и жди не спеша свой високосный…

Тут и я не удержался и в тему добавил, дескать, странности такого рода и позже замечались у этого, с позволения сказать, народного любимца. Как-то в молодости играли мы шумную музыку на гитарах, все нормальные гитары по 19 руб. 47 коп. приобрели, а брат Иван приперся с какой-то детской игрушкой за 5,23.

«Минутку, – сказал осоловело председатель, – а не был ли он в детстве еврейцем? Уж больно хитро у него все получалось, как я вижу».

«Стоп, стоп! – махнул рукой режиссер. – Вы что это тут мне антисентиментализм разводите? Скажите то же самое, но без еврейца».

Председатель открыл было рот, однако словом не разжился. Помолчав же, вопросил: «А кого же тут тогда приклеить?»

«Да какого-нибудь африканца, – сказал режиссер. – Даже лучше чего-нибудь такое… месопотамское».

«Минутку, – после паузы повторил с выражением председатель, – а не был ли он в детстве этим… как его… месопотамцем? Уж больно ладно у него все получилось, в натуре!»

Вопрос повис в дезодорированном воздухе. Первым не выдержал напряжения Христофорыч. Он снова стальной рукой налил по единой, и мы снова выпили.

«Кажется, я с этим месопотамцем немного того… вы как считаете?» – вздохнув, спросил председатель.

«А мне сдается, что наоборот – месопотамец как-то сразу разрядил обстановку», – сказал я.

«Да ты ничего, оказывается, парень, – похвалил меня председатель. – Зря я на тебя тогда на собрании наехал этим… «ироническим» человеком. А как у нас там, интересно, на трудовом фронте дела обстоят?»

Послали гонца, который вернулся вскоре с дурной вестью: первую духовную скрепу брат Иван запорол. Естественно, по старой православной традиции мы помянули ее молча, без чоканий и на всякий случай горестно повздыхали, пока гонец вновь не пришел и не сказал радостно, что вторая духовная скрепа, кажется, пошла у брата Ивана как надо. Понятно, что и благовестие не осталось неотмеченным, после чего мы закурили и продолжили разговор на возвышенные темы.

«Я вот только одного не пойму, – сказал Христофорыч из-под стола, выискивая там упавший, по его мнению, давеча беляш, – как эта самая духовная скрепа работать у нас будет?»

Мы было напрягли слух, ожидая дальнейших размышлений из-под стола, но Христофорыч появился на поверхности почти тотчас, и по его хмурому виду можно было заключить, что пирожок он не нашел.

«Концептуально?» – уточнил неожиданно для себя председатель и с испуга тоже заглянул под стол.

«Как-как?» – закакал смешно Христофорыч.

«А по типу мента, – вздохнув, пояснил председатель. – Того не можно, эту нельзя…»

«Но какую-то вообще можно или вообще никакую нельзя?» – спросил, раздражаясь, Христофорыч.

Мы помолчали, думая каждый о своем. И о том еще, что теперь единило нас всех – о духовной скрепе, которую брат Иван сейчас вытачивал, потея, верно, от напряжения и нечеловеческой ответственности.