Российский колокол, 2016 № 1

Стальные колонны причальной линии со временем дополнялись бетонной причальной стенкой, ниспадающей отвесно к самой воде. В приливную фазу она наполовину уходила под воду. В это благодатное время великое множество ярко расцвеченных голодных рыбешек оголтело устремлялось к сгинувшим на жаре моллюскам. В течение некоторого времени продолжалась ненасытная вакханалия – до тех пор, пока приливное течение не умеривало свой стремительный поток. Потом вдруг кто-то неведомый режиссировал новый сценарий: всю пестроту слизывало, как языком, и из небесно-прозрачной глубины наползали серые алчные головы пожирателей этого живого калейдоскопа. Единичные туземные рабочие, каким-то хитрым образом не занятые на работах, совершали вожделенное для всех рыбаков таинство с насаживанием наживки «в подол». Все видели, как что-то обычное, внешне похожее на традиционного живца, шлепало в воду. Мгновенно из толщи синевы выворачивала зубастая «щучья» морда, заглатывала наживку, и в следующий момент начиналась борьба за отвоевывание пространства, где почти всегда побеждал человек. Обессиленный, сдавшийся, с виду безжизненный приличный чурбак рыбины подхватывался длинным сачком на высоту причала. Последний бросок рыбины уже наверху открывал сохранившуюся мощь этого существа. Чурбак тут же, на месте, ловко потрошился – содержимое летело вниз. Там, сквозь призму воды, откуда ни возьмись, коварно поигрывая в толще широкими плавниками, появлялись легко узнаваемые черные силуэты акул. Содержимое выпотрошенной рыбы заглатывалось одним из сородичей единым махом, резанув на вывороте гладь залива костистым клином плавника – остальным оставалось процедить сквозь выразительные жаберные щели искусительную сукровицу, беспорядочно суетясь и рассеивая пустую кровавую муть. Подобный сценарий назавтра повторялся с точностью до минут, только туземец мог быть другим. В одинаковой смуглости, со стандартной раболепской мимикой, в одинаковых марлевых обмотках – без пристрастия с трудом удавалось найти какое-то различие между ловцами. Но главная суть вовсе не в этом.

Никанорыч с молчаливой настырностью иногда уж очень откровенно пытался раскрыть элемент таинства. При его ретивой назойливости туземец с застывшей дурацкой улыбкой замирал, пряча что-то в полу «пиджака на голое тело». Никанорыч болезненно вспыхивал: ему оставалось искать невероятные аналогии с рыбалкой у себя на родной Оке.

Рыба, выпотрошенная туземцем, из узелочка на поясе натиралась незамедлительно смесью зеленой соли. Спустя всего два часа готовая к употреблению, в какой-то затрапезной, видимо, многоцелевой рогожке, аппетитно пахнувшая, предлагалась на «бакшиш». Никанорыч занимался провиантом, и если ему удавалось променять чурбачок рыбы на брусок хозмыла – это считалось большой удачей и жизнь в «резервации» в этот вечер дополнялась восхищенными возгласами. В начале строительства, в первый срок, за брусок мыла ему давали три увесистых чурбака, но здесь как на классическом рынке: повышенный спрос рождал новое изощренное предложение.

У опробовавшего и знающего вкус этой рыбы при торге загорались страждущие глаза. Суметь скрыть интерес – было искусством особым. Никанорыч это умел, но часто пасовал – ему мешали. Оправданием высокому спросу являлось строго охраняемое аборигенами таинство поимки этой рыбы. Если отбросить престиж, оставался немаловажный козырь: малосоленая, нежная, тающая во рту рыба восстанавливала в организме нарушенный солевой баланс, следствием чего и являлась тяготившая слабость. Колонисты-англичане, жившие здесь до поры, питались исключительно этой рыбой – притом, рассказывали, сохраняли длительную активность в условиях тяжелого климата.

Выдурить рыбу «за так» требовалось время и терпение, кто-то со стороны не выдерживал долгой тяжбы, и тонкий психологический ритуал Никанорыча бездарно срывался.

Никанорыч весь процесс ловли наблюдал до страстности внимательно – лицо его искажала откровенная зависть. Чего он только не перепробовал своим прагматичным умом рыбака: и кальмара, и мясо той же цветной рыбешки, и традиционный мякиш со всевозможными наполнителями, – заветная рыба на его приманку не шла. Купить, обменять – пожалуйста, секрет же успеха аборигены держали в строжайшей тайне. Немудрено – это было их куском хлеба еще с колониальных времен. На иссиня-черном теле аборигена марлевая повязка контрастировала снежной белизной: русское хозмыло творило чудеса – самый недалекий из них смекнул бы здесь своей выгодой. Жалкие с виду аборигены не виделись предприимчивыми, но суровые условия выживания, наверное, способны научить и не такому. Запасы мыла быстро иссякали. Тяжелый климат убивал – силы безнадежно таяли. Таинственная рыба виделась единственным спасением. Надо отдать должное воле большинства: раньше срока не уезжал никто – заболевшие являлись редким исключением.