В ожидании неотвратимого приезда грядущей родни Саня побродил по скверу, посидел на лавочке. Потом встал на видное место: у входа в церковь, рядом с бородатым мужчиной неопределенных лет в засаленной кепке. Тот недобро покосился на Мурзина, который, напротив, устало ему улыбнулся. Причина неприязни мужчины прояснилась довольно скоро. Закончилась служба, и из церкви хлынула толпа прихожан. Проходя мимо, люди истово крестились и сыпали мелочь в грязную кепку, которую бородач предусмотрительно сдернул с лохматой головы. Саня тоже машинально протянул руку, и в нее упало несколько монеток.
«На маршрутку как раз хватит», – обрадовался Мурзин. Он деловито вытащил из-под джинсового ремня подол пропитавшейся потом рубашки и стал собирать в нее пожертвования из щедрых христианских рук.
Раздался пронзительный гудок дорогой иномарки. Мусик и Пусик, высунувшись из окон, с затаенным ужасом разглядывали взлохмаченного потенциального зятя, который бережно, как ребенка, что-то нес перед собой в задранном подоле рубашки.
Саня понимал, что все стали свидетелями его позора. С веселым отчаянием он поздоровался и высыпал мелочь из мятой рубашки на сидение рядом с Пусиком.
– Знакомьтесь: это Мурзик! – радостно представила Мурзина Милочка.
– Хорош зять! Только встретились-и уже в подоле принес, – пробурчал Пусик, сгребая мелочь в пухлую кожаную барсетку.
– Садитесь, садитесь скорее, – заторопила Саню Мусик, тревожно оглядываясь по сторонам в поисках знакомых. Не обнаружив таковых, женщина с облегчением вздохнула и официально представилась: – Наталья Анатольевна.
– А я – Олег Сергеевич, – добавил Пусик. – Поехали домой: ужасно есть хочется.
Он круто свернул с проспекта на маленькую неприметную улочку и дал по газам. Иномарка вздрогнула и понеслась в исторический центр города.
В просторной «сталинке» Мусик с Пусиком проворно накрыли роскошный стол. Лукаво улыбаясь, Пусик украсил еду бутылкой дорогого французского коньяка.
У Сани сразу заурчало в животе. Он вспомнил, что за весь этот долгий гадкий понедельник ничего не ел.
– Мурзика пора кормить! – защебетала Милочка и потащила Саню к столу.
Мурзин, мурлыча, как настоящий кот, набросился на еду. Постепенно пьянея, он ел и пил все подряд так много и жадно, что с трудом поддерживал разговор. Не в силах оторваться от продовольственного изобилия, Саня преимущественно молчал, лишь при необходимости отвечая на прямые вопросы.
Один из таких вопросов и стал камнем преткновения в родственной беседе.
– А где вы работаете? – поинтересовался Пусик.
– Временно не работаю, – туманно определил свой социальный статус Мурзин.
Мусик неодобрительно покачала головой, и крупные бриллианты в ее аккуратных ушках вспыхнули и засияли ясными звездочками.
– Это как же? – не поверил Пусик. – Совсем не работаете?
– Ну, не совсем, – замялся пьяный Саня и неожиданно для себя самого выпалил: – В мафии я.
– Как в мафии? – ахнула Мусик. – С бандитами?
– Ну, не то чтобы… – стал оправдываться Мурзин и выдал чистую правду, весьма актуальную на данный момент. – На паперти я стою. Нищенствую. Около церкви. Вы же сами видели.
Все замолчали.
Потом Милочка неуверенно протянула:
– Это Мурзик так шутит.
Пусик первым оправился от удара.
– Мне тоже приходилось бывать в вашем храме. Очень приличное место, в центре города.
– Ага, и подают охотно, – подтвердил Мурзин.
Мусик вежливо добавила:
– Я тоже неоднократно там бывала. Священником в храме отец Евгений работает. Очень приличный молодой человек. Он что, про вашу мафию не знает?
– Почему не знает? – удивился Саня и похвастался. – Знает, сам при деле.
– Как это «при деле»? – осторожно осведомился Пусик.
– Крышует он нас, – пояснил Мурзин, чувствуя, как от сытого живота веселый жар распространяется по всему телу.
Он наслаждался счастливым ощущением беспредельной свободы и острого, озорного куража, когда хочется петь, кричать, смеяться. И совершенно безразлично, что о тебе подумают окружающие.
– Так ты мне всё врал! – ужаснулась Милочка.
– Врал, – охотно подтвердил окончательно захмелевший Саня.
– Убирайся! Я тебя больше не люблю! – закричала возмущенная Милочка.
– И я тебя не люблю, – искренне ответил Мурзин бывшей любимой. И добавил: – Кошка ты драная!
Милочка зарыдала, а Мусик с Пусиком растерянно замолчали.
– Пойду я, – подытожил Саня.
Он взял со стола куриную ножку с заворотом и, кивнув на прощание, двинулся к выходу.
Останавливать его никто не стал.
На ходу доев вареную курицу, Мурзин сел в маршрутку, заплатил за проезд двумя уцелевшими монетками и уже поздним вечером добрался до церкви. Там было пусто и темно.
Саня побродил вокруг, подергал плотно закрытую дверь. Потом прислонился к ней горячим лбом и тихо заплакал от тоски и одиночества.
Вдруг из тишины раздался чей-то встревоженный голос:
– Что с вами? Заблудились? Может, плохо вам?
– Не заблудился, – ответил Саня. – Но плохо мне. Уж так плохо…