В Рим к Станкевичу приехала В.А. Дьякова (урожденная Бакунина), младшая сестра его умершей от чахотки невесты Любови Бакуниной. В начале июня 1840 года Станкевич, Ефремов и Дьякова покинули Рим и отправились сначала во Флоренцию, затем в Геную и далее в Милан. Целью их путешествия было озеро Комо. Но едва они отъехали от Генуи, как на первой же стоянке, в городке Нови-Лигуре (в сорока милях к северу от Генуи), в ночь с 24 на 25 июня 1840 года Николай Станкевич умер. В церкви св. Николая в Нови-Лигуре состоялось первое прощание с покойным. Его тело было перевезено в Геную и там временно захоронено в одной из церквей. Через некоторое время гроб погрузили на корабль, следующий из Генуи в Одессу, затем переправили в родовое имение Станкевичей Удеревка Воронежской губернии (ныне территория Белгородской области), где тело Станкевича было предано земле.
«Станкевич – человек гениальный… Я никого не знаю выше Станкевича», – произнесет сакраментальную фразу В.Г. Белинский, говоря о еще живом человеке. И позднее признается в письме к В.П. Боткину от 5 сентября 1840 года, вспоминая недавно умершего друга и наставника: «Что был каждый из нас до встречи со Станкевичем?.. Нам посчастливилось, вот и все…»
Талант и «гениальность» Станкевича – в его личности, которая служит примером моральной и интеллектуальной честности. Своим поиском истины и красоты он окрылил философскую мысль России, помог многим образованным русским людям осознать свою сопричастность общей философской и художественной культуре христианской цивилизации Запада и Востока. В этом, пожалуй, и заключается главная заслуга Станкевича как человека христианско-либерального типа, в творчестве которого определяются важнейшие мотивы русской общественной и религиозно-философской мысли, с ее поиском универсальных начал жизни через позитивный синтез религии, искусства и философии – через опыт интеллектуальной свободы и духовного развития.
«Рано или поздно действительность догонит мысль…»
Тимофей Николаевич Грановский
Тимофей Николаевич Грановский (1813–1866) – один из самых ярких лидеров русского «западничества» 1840-х – начала 1850-х годов, ставшего важнейшим источником позднейшего русского либерализма. Интересно, однако, что при том огромном интересе, который вызывал, вызывает и, несомненно, будет вызывать русский либерализм, западничество как цельное историческое явление до сих пор мало изучено.
Причина, по-видимому, в тех вполне объективных трудностях, с которыми сталкивается каждый исследователь, обращающийся к русскому западничеству. Размытость, незавершенность этого явления очевидна, а отсутствие четких организационных форм и недвусмысленно сформулированных программных документов бросается в глаза (в этом отношении более поздних либералов-политиков, например кадетов или октябристов, изучать, наверное, легче).
При исследовании сообщества незаурядных людей, с одной стороны, объединенных общими идеями и схожим мировоззрением, а с другой – ревниво отстаивающих собственную духовную свободу, всегда возникает множество проблем. Иметь дело с яркими индивидуальностями гораздо труднее, чем с дисциплинированной партийной «командой», состоящей, за исключением нескольких лидеров, из посредственностей.
Если проводить возрастные аналогии, западничество можно уподобить младенчеству русского либерализма. Известно, что в детстве мир кажется совсем иным, чем во взрослом состоянии: он текуч, изменчив и неустойчив. Окружающая действительность воспринимается непосредственно, тогда как в мире взрослых господствуют сухие рациональные правила и догмы. Поэтому детство – возраст волшебный, когда от мира ждут чудес. С годами это проходит, жизнь входит в свою колею, будничные, рутинные проблемы наполняют существование. На этой упорядоченной стадии бытия воспоминания о детстве приобретают еще более сказочный, мифологический характер – и в то же время становятся все более необходимыми.
Все эти рассуждения, с моей точки зрения, подчеркивают сложность понимания западничества, с одной стороны, и необходимость преодолеть эту сложность – с другой. Нелегко представить, каким образом ученый-медиевист, университетский лектор, никогда и ни в чем не отклонявшийся от своих профессиональных занятий (ни памфлетов, ни листовок, ни какой-либо другой антиправительственной деятельности), превращается в одного из самых авторитетных лидеров общественной оппозиции. Хочется понять, как он становится кумиром нескольких поколений русских образованных людей, подготовившим их к борьбе за преобразование крепостной России. Сейчас подобная история действительно кажется похожей на сказку; ее и рассказывать хочется особым образом.