Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века

Повсюду откровенно проповедуя свои свободолюбивые взгляды, Гольцев очень скоро оказался лишенным возможности занимать не только университетскую кафедру (уже в августе 1882 года его вынудили уйти в отставку), но и какую-либо выборную должность в земстве или городском самоуправлении. «Жизнь, – как писал впоследствии один мемуарист, – насильно втиснула его в рамки работы, для него органически необходимой». Гольцев стал постоянным автором многих русских периодических изданий и редактором «Русской мысли» – крупнейшего из «толстых» либеральных журналов 1880-х годов (до го 000 подписчиков).

Еще во время четырехмесячного тюремного заключения в 1884 году Гольцев написал большую часть книги «Законодательство и нравы в России XVIII века». Это сочинение было опубликовано в Москве в 1886 году. Одно время Гольцев даже подумывал представить его в качестве докторской диссертации.

Но все написанное Гольцевым «не было так талантливо, как был талантлив его дух». Современники дружно отмечали то, что оставалось за рамками его печатных выступлений, – присущее ему «влиятельное обаяние» и «шумный успех, постоянно его сопровождавший».

Вместе с тем к этому роль Гольцева не сводилась. Либеральное движение 1870-1880-х годов, как отмечал впоследствии П.Б. Струве, «имело два фланга, из которых один соприкасался с русским консерватизмом, другой – с революционным движением». Своеобразие Гольцева заключалось в том, что он в одно и то же время выступал на обоих флангах. Со студенческой скамьи и до вполне зрелых лет Гольцев конспирировал и проповедовал в среде радикально настроенной молодежи, вместе с тем наглядно доказывая всей своей деятельностью, что за пределами революционного подполья есть место для гражданского подвижничества. Заметим, кстати, что гольцевский идеал – это не только конституционный строй для России, но и «культурное государство», которое, сохраняя лучшие особенности государства правового, берет на себя еще и выполнение задач социального благосостояния.

В конце 1880-х годов в оппозиционных кругах Москвы и Петербурга получила широкое распространение рукописная брошюра Гольцева «Земский собор», в которой выдвигалась задача объединения усилий либералов и революционеров на основе пропаганды необходимости политических и социальных перемен и созыва общероссийского выборного представительства. В начале 1890-х годов Гольцев был причастен и к деятельности одной из первых нелегальных организаций либерального толка – партии «Народного права».

Годы безвременья заметно притупили острые углы в характере Гольцева, научив его приемам тактического лавирования и отступления. В пору, названную М.М. Ковалевским временем «неосуществившихся надежд и несбывшихся мечтаний», Гольцев шел на установление прямых связей с флигель-адъютантом Александра III П.П. Шуваловым – то ли настоящим конституционалистом, то ли выдававшим себя за такового (историки до сих пор не разобрались), руководителем «Святой дружины» – тайной организации, созданной специально для охраны особы царя и противодействия революционному терроризму. Гольцев откровенно разговаривал и с К.П. Победоносцевым, излагая ему свои конституционные взгляды, а позднее вел уже «арьергардные бои»: через своего университетского товарища, сотрудничавшего в «Московских ведомостях», пытался даже заручиться поддержкой М.Н. Каткова в борьбе за сохранение женских медицинских курсов. Так, из убежденного конституционалиста и несостоявшегося парламентского бойца российская действительность 1880-х годов делала ходатая по частным вопросам, вынужденного искать себе союзника в лице консервативного московского журналиста, влиятельного в правительственных кругах.

Несмотря на бодрость духа («Бог не выдаст, свинья не съест!» – любил говаривать Виктор Александрович), он все чаще впадает в тоску. Охватывающее его порою уныние проскальзывает и на страницах многочисленных писем. «Кругом все (то есть почти все) так мелковато, пошловато, подчас зло, что несомненный рост доброго заслоняется подлыми господами положения, – писал Гольцев в одном из писем августовским вечером 1891 года. – Эти дни я в Москве один, много работаю, мало сплю, и по ночам мучают иногда меня невеселые думы. Полагаю усилить дозу работы, поменьше видеть людей, чтобы не превращаться в мизантропа». Уход в работу становился главным спасением от продолжавшегося безвременья. Но и это средство не могло спасти Гольцева от тоски, боли и, наконец, зависти. Все эти чувства выразились в горьком восклицании, которым он подытоживал свои трудовые планы: «Читаешь иностранные газеты: как сильно, ярко, умно бьется жизнь!»