Россини

   — А ты, молокосос, должен уважать тех, кто владеет искусством получше тебя!

Взбешённый Россини (О, Джоаккино, ты ли это, что с тобой, что случилось?) набрасывается на хористов, хватает трость и готов пройтись ею по спинам. Импресарио бросается к нему, обезоруживает, успокаивает.

Скандал огромный. Хористы отказываются продолжать репетицию, требуют извинений, настаивают, чтобы маэстро прогнали. Россини не уступает. Марколини в слезах.

Делегация хористов отправляется с жалобой в полицию. Маэстро препровождают в полицейский участок и задерживают до решения префекта. Префект, тот самый, у которого на днях был Россини, благоволит к нему и находит способ уладить спор. Россини отпускают. Но только потому, что иначе пришлось бы отменить спектакль и театр понёс бы убытки. Однако, синьор маэстро, впредь не позволяйте себе высказывать угрозы в чей бы то ни было адрес, чтобы не пришлось прибегнуть к более суровым мерам.

Из участка Россини выходит бледный от гнева. Марколини восхищается:

   — Ты так красив, когда сердишься!

* * *

Нет, слишком много огорчений, слишком много неприятностей и опасностей в этом сезоне в театре Корсо. Молодой Джоаккино чувствует, что не в силах ни терпеть их, ни бороться с ними. Не потому, что у него слишком мягкий характер или сил недостаточно. Напротив. Случай с хористами показал, что он полон энергии и отваги. Но он считает, что нет смысла растрачивать зря эти свои, прекрасные качества, когда можно поберечь их. Уже формируется его жизненная философия: старайся избегать каких бы то ни было неприятностей, а если это не удаётся, пытайся как можно меньше огорчаться из-за них, никогда не переживай из-за того, что тебя не касается, никогда не выходи из себя, разве только в самых крайних случаях, потому что это всегда себе дороже, даже если ты прав, и особенно если ты прав. А главное — всегда заботься о том, чтобы не потревожить свой покой, этот дар богов.

Ссора с хористами, запрещение оперы, недовольство импресарио тем, что он перестал дирижировать с прежним усердием, — всё это огорчает его. Однажды утром, взглянув в зеркало, он обнаружил, что лицо его слишком сердито. О Джоаккино, что творится? Определённо пришла пора переменить обстановку. Прочь, прочь из Болоньи!

Расстаться на какое-то время с матерью и Виваццей? Ладно, родители привыкли. Расстаться с любящей Марколини? Жаль, но раз это необходимо... В сущности, некоторая передышка не повредит ни ей, ни ему. Любовь — прекраснейшее и приятнейшее занятие, но нужно позаботиться и о карьере. К тому же славная Марколини становится навязчивой и ревнивой. Роза любви начинает показывать шипы. Нет, шипы Джоаккино ни к чему. Он будет по-прежнему обожать её, напишет ей множество любовных писем, и они непременно встретятся снова, конечно же, встретятся, а пока прочь, прочь из Болоньи!

Импресарио театра Сан-Мозе в Венеции, помня хороший приём «Векселя на брак», заключил с ним новый контракт на оперу, и вот в декабре 1811 года маэстро снова в Венеции. Славный театр Сан-Мозе, укрывшийся, словно в погребке, в этом маленьком дворике! Знакомая узкая дверь, выходящая в тесную, будто расщелина, улочку. Всё же какой славный этот театр! Как он рад опять оказаться тут! Год назад Джоаккино испытал здесь радость первых аплодисментов, воздавших должное его таланту композитора.

На этот раз либреттист — Джузеппе Фоппа. Он вручает Россини комический фарс «Счастливый обман». Увы, это не шедевр. В «комическом фарсе» нет ничего смешного, но он, по крайней мере, вполне приличен и написан со знанием дела. В две недели Россини сочинил музыку, и 8 января 1812 года новая опера идёт на сцене. Маэстро нет ещё и двадцати лет.

Успех оперы огромен. Это по-настоящему первый успех Россини, яркий и впечатляющий.

А газеты? Что пишут газеты? Они пишут: «Нет слов, чтобы в должной мере восхвалить славного синьора Россини, столь красива его музыка, уносящая публику на вершину восторга». Или: «Симфония, каватина тенора, ария баса, терцет, дуэт, финал — это талантливые номера, яркие и жизнерадостные, в них чувствуется глубокое изучение (так прямо и написано — «глубокое изучение») лучших правил». Или: «Славный, достойный молодой маэстро впервые показал себя в прошлом году, а теперь он упрочивает свою славу. И восторг, который он вызвал, и беспрерывные аплодисменты — это яркое проявление справедливости, которую публика воздала композитору, как он этого заслужил».

Эти газеты нужно послать бандеролью матери, импресарио театра Корсо, префекту Болоньи, чтобы они знали, какими почестями отмечен молодой, нерадивый и задиристый маэстро. Нужно будет послать также экземпляр хормейстеру, чтобы хористы лопнули от злости! И ещё — нежной Марии Марколини, вынужденной петь в другом городе, она ведь думает о нём. О, если бы и она была здесь!..