Россини

   — Вот как? Плохо. Можно узнать, что же?

   — Любопытно, любопытно...

   — Уж слишком тяжёлая эта драма, слишком мрачная и печальная. Уходишь из театра с таким тяжёлым камнем на сердце!

Ах да, этот «Отелло» — прекраснейшая опера, но слишком печальная. Настолько, что на премьере в Риме, а потом в Венеции и Анконе решили изменить финал, чтобы публика могла уйти домой со спокойным сердцем. Конец переделали: в финале, когда мавр заносит кинжал, чтобы убить супругу, она останавливает его словами:

   — Что делаешь, несчастный? Я невинна!

Отелло смотрит на неё.

   — Невинна! Это правда?

   — Да, клянусь тебе!

Тогда Отелло, обезумев от радости, отбрасывает кинжал, берёт Дездемону за руку, ведёт к рампе, и они поют дуэт «Сага, per te quest’anima...» («Дорогая, тебе эта душа...»). Во Флоренции в театре Пергола пошли ещё дальше. Тенор Таккппарди сделал венецианского мавра белокожим, чтобы публика, как было отмечено, не испытывала «неудовольствия при виде негра на сцене.).

В этот вечер, когда завершилась премьера «Отелло», Барбайя, вернувшись домой, хотел поговорить с Россини, которого потерял из виду в театре. Однако маэстро ещё нет дома. Ещё нет? Неужели даже в этот вечер после стольких трудов, после премьеры он не чувствовал усталости?

* * *

   — О маэстро, не надо скромничать. Всем известно, что вы кумир женщин, и нет числа вашим любовным приключениям.

   — Не будем преувеличивать. Когда людям нечего делать, они начинают перемывать мне косточки, а когда им нечего сказать, начинают выдумывать. Послушать некоторых, так выходит, будто я прямо-таки магнит какой-то, перед которым не может устоять ни одна женщина. Выдумки!

   — Признайтесь, маэстро, положа руку на сердце — это выдумки, но не все же...

   — Не все. Вы же понимаете, что у меня всегда было много работы, да и сейчас тоже. Я писал по три-четыре оперы в год, а иногда и больше. Много ли, по-вашему, остаётся времени на что-либо другое?

   — Но от любви обычно не устают.

   — Это вы так считаете.

   — Ловлю на слове. Значит, устали. Выходит, много «трудились».

   — Не отрицаю, что немало женщин увлекалось мною, а кое-кто увлечён и сейчас. Но мне-то ведь нужно писать музыку, нужно ставить оперы, куда-то ездить, выполняя условия контракта. И это всё, несомненно, не раз перечёркивало «хорошие партии». Кроме того, меня всегда сдерживает боязнь оказаться в ловушке, ну и, наконец, я не намерен удовлетворять прихоти разных кокеток, которым хочется лишь пополнить список своих любовников ещё одним модным мужчиной.

Но однажды, вернувшись из Милана, куда он ненадолго уезжал, Россини со смехом рассказал о приключении, которое случилось с ним в одном провинциальном городе, где он ставил «Танкреда» и главную партию исполняла одна очень известная певица.