Россказни Жана-Мари Кабидулена. Великолепная Ориноко

Цветные линии делили округ Ориноко на три провинции: Баринас, Гвиана, Апуре. На карте четко вырисовывались все особенности рельефа и многочисленные разветвления больших и малых рек. Хорошо была видна морская граница от провинции Маракайбо, со столицей того же имени, до разветвленного устья Ориноко, отделяющего Венесуэлу от Британской Гвианы.

Эта карта подтверждала правоту господина Мигеля, а не его коллег. Река описывала свой элегантный полукруг именно на территории Венесуэлы; и на первом изгибе, где Апуре вливает в нее свои воды, и на втором, где в нее впадают берущие свои истоки в Андах Гуавьяре и Атабапо, она носила великолепное имя Ориноко.

Что же заставляло господина Баринаса и господина Фелипе столь упорно искать ее истоки в горах Колумбии? А не в Серра-Париме[201], рядом с Рораймой[202], возвышающейся на 2300 метров, словно гигантский пограничный столб между выступами трех южноамериканских государств — Венесуэлы, Бразилии и Британской Гвианы.

Справедливости ради следует сказать, что наши географы были не одиноки в своих сомнениях. Несмотря на утверждения отважных исследователей, добравшихся почти до самых истоков Ориноко, Диаса де ла Фуэнте в 1760 году, Бобадильи в 1764-м, Роберта Шомбурга в 1840-м. Несмотря на экспедицию храброго французского путешественника Шaфанжона[203], водрузившего французский флаг на склонах Паримы, сочащейся водами нарождающейся Ориноко, — да! Несмотря на столь многочисленные и убедительные свидетельства, вопрос все еще оставался спорным для иных недоверчивых умов, столь же ненасытных в своей жажде доказательств, как и их учитель Святой Фома[204].

Однако было бы большим преувеличением утверждать, что в году 1893-м, к которому относятся описываемые события, этот вопрос серьезно волновал жителей страны. Другое дело — два года назад, когда Испания, взяв на себя роль арбитра[205], установила окончательно границы между Колумбией и Венесуэлой, пограничные проблемы тогда еще могли бы их заинтересовать. Весьма вероятно, что вопрос о границе с Бразилией также не оставил бы их равнодушными. Но из 2 250 000 жителей, среди которых было 325 000 индейцев, «прирученных» или свободно живущих в лесах и саваннах[206] 50 000 негров, метисов[207], белых, иностранцев или английских, итальянских, голландских, французских, немецких фарангос, лишь ничтожное меньшинство могло бы всерьез заинтересоваться этой географической проблемой.

Тем не менее достоверно известно, что существовали два венесуэльца — вышеупомянутый Баринас, отстаивающий право Гуавьяре, и вышеупомянутый Фелипе, отстаивающий право Атабапо называться Ориноко. Плюс некоторое количество их единомышленников, готовых в случае необходимости оказать им поддержку.

Не следует, однако, считать, что господин Мигель и двое его друзей принадлежали к породе лысых, седобородых, закосневших в науке ученых. Ни в коей мере! Да, они были учеными, и все трое пользовались заслуженной известностью не только в своей стране, но и за ее пределами. Но самому старшему из них было сорок пять лет, а двум другим — и того меньше. В их жилах, как и в жилах знаменитого Боливара и большинства белых обитателей Южной Америки, текла баскская кровь[208], быть может, с примесью корсиканской[209] или индейской, но ни в коем случае не негритянской крови. А отсюда — их пылкий и неукротимый темперамент.

Эти три географа ежедневно встречались в библиотеке университета Сьюдад-Боливара[210] и там, вопреки принятому накануне решению не возобновлять спора, вновь затевали бесконечные дискуссии по поводу Ориноко. Даже убедительнейшие доказательства французского исследователя не могли сломить упорства сторонников Атабапо и Гуавьяре.

Образчики их аргументов мы привели в начале нашего рассказа. Спор возобновлялся каждый раз с новой силой, и все попытки господина Мигеля умерить географический пыл своих коллег оставались бесплодными. Тут были бессильны и его внушительная внешность — высокий рост, благородное аристократическое лицо, окаймленное черной с серебристой проседью бородой — в стиле той, что носил основатель испано-американского государства, — и его влияние в научном мире.

В тот день господин Мигель вновь и вновь повторял своим звучным, спокойным, проникновенным голосом:

— Не горячитесь, друзья мои! Течет Ориноко с востока или с запада, она все равно остается венесуэльской рекой, матерью всех водных артерий республики...

— Дело не в том, чья она мать, — ответил пылкий Баринас, — а в том, чья она дочь, где она родилась, в бассейне Паримы или в Колумбийских Андах.

— В Андах... в Андах?! — иронически возразил господин Фелипе, пожимая плечами.

Было очевидно, что ни тот, ни другой не уступит и каждый останется при своем мнении в вопросе о генеалогии[211] Ориноко.