Росские зори

— Чужеземец! — взвизгнула Вивея. — Какое тебе дело до наших богов? Ты — сущий дьявол!

— Опять врешь, Вивея! Боги россов — мои боги, я служу жизни, а ты сеешь зло! Прочь отсюда!

В его голосе была такая сила, что Вивея сжалась, а люди Акилы заторопились по дороге на Вежино. Телега с Вивеей двинулась за ними.

Братья и сестры уже окружили Даринку, Любава обнимала ее, а ошеломленный случившимся Урбан все еще не пришел в себя: дела принимали слишком серьезный оборот. Дом и хозяйственные пристройки к нему можно будет возвести заново — потери, в общем, не так уж велики, тем более что хлеб, скот и нужные вещи удалось спасти от огня. Гораздо хуже — гнев Темной Вивеи: за ней стоял воевода Бронислав. Что теперь будет?

— Урбан, забирай семью и все остальное — поедем в Вежино, там мы построим тебе новый дом! — предложил Останя.

— Никуда я не поеду, — хмуро возразил Урбан. — У меня достаточно родичей, чтобы построиться здесь. Бери свою жену и уезжай куда хочешь!

Любава всплакнула, расставаясь с дочерью, братья и сестры тоже неохотно простились с Даринкой: она была любимицей семьи.

Останя и Даринка поклонились родителям и сели на коней. Едва они отъехали от Загорья, в землю перед ними вонзилась стрела. Останя узнал ее по черному оперению: от Акилы. Это был вызов. Останя выхватил стрелу из земли, наложил на лук. Тетива зазвенела, стрела круто взмыла ввысь и упала перед конниками Акилы: вызов принят!

Останя и Даринка были уже на Красной горке, когда сзади до них донеслись тревожные крики. Всадники оглянулись: вдали, за Загорьем, в небе тянулся столб черного дыма. Накликала таки Вивея беду: приближался враг!

Загорье и Вежино — села окраинные, но не самые близкие к степи. Перед ними было еще с десяток селений, разбросанных по берегам рек, впадающих в Данапр. Окраинные села — глаза и уши росского мира. День и ночь люди в них были настороже: с рассвета до темна на вышках, у огромных куч сухого хвороста, густо политого дегтем, дежурили дозорные — обычно юноши и подростки — и поглядывали вдаль, в степную сторону. Оттуда время от времени появлялись орды кочевников, страшные в своей жестокости и разрушительной силе. Получив отпор, они откатывались назад, оставляя после себя трупы и пожарища. Три-четыре раза в столетие, а то и чаще, случались такие кроваво-огненные приливы и отливы. Умудренный летами росс переживал их не однажды, и если судьба покровительствовала ему и он не падал бездыханный на поле брани, то крепко-накрепко наказывал детям и внукам не доверять степи, быть всегда начеку, чтобы в любой час вскочить на коня и стать на защиту своего племени, на защиту детей, жен и матерей. Так повелось еще со времен беспощадных киммерийцев[32], предавших огню и мечу земли многих народов, так было во времена скифов, заставивших трепетать от страха тогдашний мир[33], так было и теперь, при сарматах, лавины которых хлынули из танаисских далей в северные припонтийские просторы, вытеснили из них скифов и стали грозой степи. Да и как было не стать ею! Нелегко было устоять против тяжеловооруженной сарматской конницы, против их тяжких мечей и длинных копий, против их множества и решимости подчинить себе все встречные племена! Даже эллины, раскинувшие свои селения по северным и северо-восточным берегам Понта, с трудом отбивались от них. А в степи рыскали не одни сарматы. Племен на земле много, и все в движении. Какое же из них появилось у росского порога?

Времена наступали тревожные, близились события, которым суждено было изменить судьбы народов и государств. Рим одряхлел. Почувствовав его слабость, к рубежам колоссальной империи устремились орды варваров: с севера надвигались готы, у берегов Истра изготовились для нападения геты и карпы, в припонтийских степях все активнее становились сарматы, особенно с тех пор, когда самые воинственные из них — аланы[34] — скатились с северного Кавказа к рубежам малоазийских провинций Рима; а в Приуралье уже поворачивали своих низкорослых гривастых коней на запад орды гуннов… Всех их манили к себе богатства империи, а это по-своему объединяло варварские племена в один антиромейский союз, что, однако, не мешало им враждовать между собой.