Росстань

Федька захохотал было, но, увидев, что бьют друга не в шутку, замолк.

Старик остановился, сунул бич в руки Алехе.

– Бей!

– За что? – крикнул Северька.

– Сам знаешь, за что. Бей, Алексей!

Но Алеха не ударил.

– Хватит ему, – сказал он, разглядывая на парне мокрые красные полосы. – А то на люди нельзя будет показаться.

– До свадьбы заживет, – старик шумно дышал. Северька отошел к стене, спросил настороженно:

– Еще драться будешь?

– Надо бы. Но может, и этого хватит.

Алеха сидел довольный. Хороший мужик этот Сергей Громов.

– Хватит, хватит.

Сергей Георгиевич успокоился быстро. Хоть и бил он крепко, но бил не со злобы, для порядка.

– Ну, а теперь, Северьян, к столу садись. И ты, Федор, садись. О деле нужно поговорить.

Федька еще толком не знал, за что били друга, но догадывался: не зря Алеха здесь.

– Через две недели свадьбу играть будем, – хозяин дома огладил бороду. – Мы тут уже кой о чем с Алексеем переговорили.

Северька не удержался, придержал рассеченную щеку рукой, лицо так и поплыло в улыбке. За такую новость любое битье выдержать можно.

– Винись перед Алексеем. Чтоб зла у него на тебя не было.

– Я и так зла не держу, – ответил Алеха.

Все хорошо устроилось. И Северька парень не бросовый, хоть и голь перекатная. Но душа тосковала: уйдет Устя из дому, а с кем хозяйство поднимать, с кем хлеб сеять? Один как перст. Николая из армии нескоро, видно, дождешься. Да и дождешься – толку не много. Уйдет парень в коммунию. Обратная дорога была для Алехи полегше. И вроде не было у встречных людей любопытных, понимающих глаз, не пялились дома бельмастыми окнами.

Вспоминался разговор с Сергеем Георгиевичем. Правильно старик говорит: со свадьбой поспешить надо, время не терпит.

Коммунары обрадовались случаю погулять. Давненько в поселке веселых хмельных гульбищ не было. Громовы на свадьбу пригласили всех коммунаров: как не пригласить – свои люди, одна семья.

Первая в поселке свадьба без попа удивила многих. Посмеивались в платочки девки из справных семей, качали головами, вздыхали старухи, пророчили всяческие беды. Но Иван Лапин, секретарь большевистской ячейки, наказывал Северьке стоять на своем.

– Если выдержишь и все хорошо будет, отучим потихоньку молодежь от церковного венчания. Лиха беда – начало. А там и другие по этому пути пойдут. Скоро дружка твоего, Федора, женим. Верно, Федька?

Свадьбу решили играть побогаче. Хоть и нелегко жилось коммунарам, а нельзя лицом в грязь ударить, нельзя допустить, чтоб кумушки по подворотням шептались, глядя, как комсомольцы-голодранцы женятся.

– Поможем мы тебе, Северьян, – сказал Иван Лапин, – всей коммуной поможем.

Алеха, решивший, что свадьбу придется ему одному поднимать, раскошеливаться, этим словам обрадовался. Но про себя подумал: «Не свадьбу, а агитацию решили устроить».

Срок установили – две недели. Приготовиться надо, животину на мясо забить, муки белой, крупчатки, купить, спирту. Все это не просто сделать. Не достанешь деньги из узелка, не пойдешь в лавку да купишь. Ни узелка нет, ни лавки. Спирту Федька обещал привезти. Конечно, опять из-за границы, контрабандный.

– Только, Федор, последний раз за границу идешь. Нельзя тебя пускать. Но и дело у нас такое – хоть укради, а достань. Не воду же в рюмки разливать, – это Северька сказал.

– Понятно, не воду. А строгости эти ты сам вместе с Лапиным выдумываешь.

– Не выдумываю. Надо так. И сейчас ты в бакалейки поедешь – грех на моей душе. Но это для большого дела, для людей, для всех. А если еще будут походы такие – накажем.

– Меня поймать надо, чтоб наказать.

Синие глаза у Федьки, веселые.

Две недели до свадьбы. Дни для Усти тянулись то слишком медленно, как старая лошадь с тяжелым возом, то неслись вскачь, без удержу. Надо сшить подвенечное платье – только название «подвенечное», венчаться Северька все одно не будет. Надо постель изготовить, пару кофточек сшить. Не в гости идет – замуж. Красивая она, Устя, на свадьбе будет: глазастая, в белом платье.

Дома вроде все уладилось, утряслось. Отец отмяк, хоть и не может простить дочериного своевольства. Мать только о венчании вздыхает, а так со всем согласна.

Время пришло, и грохнули свадьбу. Десять троек собрали Северькины друзья-приятели… В гривы лошадям вплели ленты, под дугу навязали колокольчиков. Филя Зарубин встретил молодых на крыльце ревсовета, широко открыл дверь. А потом, как записал их в книгу, согнал с лица строгость и торжественность, упал в одну из кошевок, прямо на ноги Федьке. Под звон колокольцев, дробный перестук копыт, под ямщицкий свист, в ярких лентах промчался свадебный поезд по улицам.

Припадали старухи к замерзшим окнам, хоть одним глазком взглянуть на пролетающую мимо свадьбу, слабо дышали на заледеневшие стекла. Кто помоложе – выскакивали за ворота. Жались к плетням люди, уступали дорогу тройкам, улыбались. «Слава богу, опять мирная жизнь пришла, опять в поселке свадьбы начались».

Не все, конечно, радовались. Сосед Силы Данилыча, Петр Баженов, сказал с усмешкой:

– Вон сколько троек запрягли, уймищу народу назвали, а у жениха в доме, почитай, и тарелки хорошей не найдешь.