Росстань

В каждой землянке поселилось по нескольку семей. В самой крайней стали жить Громовы и Костишна – Федькина мать. Сам Федька в коммуну не вступил, от дома, от хозяйства совсем отбился. Съездит за границу – тем и живет. А когда мать сказала, что не может она смотреть, как скот чахнет, и лучше всего ей, видно, вступить в коммуну, Федька только молча головой кивнул.

По соседству землянка братьев Темниковых и Ивана Лапина с семьей. Больше туда никого не поселили: много ребятишек.

Еще дальше живут Никодим Венедиктов, дьякон Аким, Ганя Чижов и Григорий Эпов, приехавший несколько дней назад.

– Куда я от своих, от партизан, денусь, – объяснил он свой приезд.

Леха Тумашев переспал в одной землянке, в другой и прижился в громовской.

После отъезда коммунаров в поселке еще больше стало заколоченных домов. В ином переулке все дома пустые стоят: из этого дома за границу убежали, из этого – в коммуну уехали. Словно мор по поселку прошел.

Тяжко живется Силе Данилычу. Бессонными ночами думает: куда жизнь идет? Как бы здесь не с той ноги не пойти, не поскользнуться. Умный мужик Сила, а все одно: ума не хватает, чтоб всю жизнь по полочкам разложить. Ведь не будет по-старому. А как будет? Как, черт побери?! Пухнет голова.

Дружбу теперь Сила Данилыч ни с кем не ведет, но и нос ни от кого не воротит. Приходит соседушка, мать его в душу, Баженов. Разговоры про новую власть ведет злые. От такого соседушки подальше держаться надо.

Хозяйство у Силы немалое, да кому за ним ходить? Жена какой год болеет. Ребятишек полон двор, да какие они помощники – малы еще. Старшей дочери, Саньке, семнадцатый год только зимой пошел.

Одна слава, что хозяйство большое. Даже доброй одежонки у ребятишек нет. Курмушки от старших к младшим переходят. Знобятся в холодное время ребятишки. А что сделаешь? Даже девятилетку Маньку приходится посылать из-под коров чистить.

– Мать, может, в коммуну эту самую вступим?

Жена Силы пришла из небогатой семьи. Сосватали ее за красоту, за веселый нрав. Родила она Силе восемь детей и вот уже третий год болеет, с постели не поднимается.

– Смотри, Сила. Тебе жить. А я согласна.

Сила хмурится.

– Это ты брось: «тебе жить». На кого хочешь такую ораву оставить?

– Так я, – жена смотрит темными провалами больших глаз. – Только примут ли нас?

– И я об этом думаю. Но должны. Худого я новой власти ничего не сделал.

– Хорошего тоже.

– Жеребца, Лыску, Северьке подарил… Правда, украл он его, но потом я все же сказал, что дарю.

Назавтра после разговора Сила запряг в ходок хорошего коня и уехал в коммуну. Не было Силы три дня. Вернулся он довольный.

– Мать, приняли нас. А ничего они там живут, весело.

– Тебе бы веселье… Долго чего был?

Коммунары встретили Силу не то чтобы очень радостно, скорее настороженно, но по-хорошему. Еще неизвестно, зачем он, Сила, приехал. Может, на нужду, на землянки посмотреть. Но мужик очень серьезно сказал, что хочет вступить в коммуну. Понравилось и то, что Сила без утайки рассказал, отчего и для него белый свет клином на коммуне сошелся. Нового члена коммуны приняли в первый же вечер, когда собрались посидеть около общего костра. Приняли единогласно. Только Ганя Чижов, осмелевший за последние дни, сказал ядовитое:

– Это ты хочешь, чтоб мы за твоим скотом ходили. Оттого и приехал.

Ганины речи дурацкие. Всякому ясно. Бабы и те в сердцах сплюнули. Леха Тумашев не удержался, шепнул Гане доверительно:

– Надо бы Ивану Лексеичу сказать, чтоб не покупал он больше коров. Да еще породных. Ходить ведь за ними нужно. Морока.

Ганя подвох почувствовал, от зубоскала в темноту отодвинулся. А наутро чуть не половина мужиков коммуны стала новую землянку строить. Так и прошло еще два дня.

– Не жалко из дома в землянку переезжать? – спросил Сила жену.

– Не живала я в землянках, что ли? Было б тепло да сухо.

– Дом зимой можно будет перевезти. Сейчас работы в коммуне много.

Через день приехали люди описывать имущество. За писаря – бывший дьякон Аким.

– Так, значит, паря Аким, пиши, – диктовал Авдей Темников, – коров дойных – двенадцать… Записал? Телят, барокчанов, нетелей – двадцать семь… Тоже записал. Семь лошадей.

Дальше пошли овцы, свиньи, куры. Плуги, бороны, телеги.

– И это хозяйство крепкого середняка? – прочитал Иван Алексеевич опись. – Да в России такого хозяйства на трех кулаков хватит. А тут – середняк.

Коммунарам это интересно. Вон как в России живут. Там три коровы имеешь – кулак, а здесь бедняк худой.

Бывалый мужик Иван Алексеевич.

– Сколько наша забайкальская корова дает с отела? – председатель смотрит на всех с улыбкой. – Четыре литра, так шибко хорошо. А там тридцать.

Мужики слушают, но верят с трудом. Такой корове вымя-то какое надо иметь? По земле потащится.

– Зато наши кони выносливей, – не выдержал Авдей. – Не хуже дончаков. Хоть тот и картина, а упадет быстрей.

– Верно, – Лапин кивает головой. – Кони лучше. И коров бы хороших развести. То ли за одной коровой ходить, то ли за целым десятком. Сена сколько надо.