Но раньше ее в комнату вбежала Аида — разгоряченная, встревоженная. Подскочила к Григорию, осторожно притронулась к бинтам, скользнула пальцами по щекам, ощупала плечи.
— Ну-ну, Аида! Все хорошо. — Григорию было неловко перед начальником за то, что его осматривают как маленького. — Успокойся.
— Нет на тебя угомона... Как мальчишка, везде в шкоду вскочишь. Одни неприятности! Какую уздечку на тебя накинуть? — укоряла Аида и строго, и ласково, и тревожно.
Григория взволновало, что не кто-то, а жена проникается его болью. На секунду их пальцы трепетно встретились, сплелись, замерли в легком пожатии и разъединились, обменявшись капельками тепла, понимания.
Килина внесла печенье, сухую колбасу, чай.
— Какая чичка[17]
! Ваша? — с селянской прямотой спросила Григория.— Моя! — с гордостью произнес он.
— Вижу, что был в больнице. Значит, тебя только царапнуло... Уф! Камень с сердца, — Аида подошла к окну. Не поворачиваясь, резко спросила: — Ты знаешь, кто у нас дома?
— Скажешь, — пожал плечами Григорий. — Кто-нибудь приехал?
— Те, кто тебя убивал... Твоя Майя! Петр Яковлевич, вы не против, если Гриша побудет у вас несколько дней?
— Места хватит, — развел руками Петр Яковлевич. — Голодным не останется. Тем более удобно для меня...
— Аида! — вскочил Григорий. — В чем дело? Почему она у нас?
— Вот что... — Аида отошла от окна. Она все обдумала, когда ехала сюда. — Пусть пока поживет у нас. Сейчас ей очень тяжело. Дай оттаять. Загнали человека как дикого зверя.
— Чтобы меня снова бутылкой по голове? Да ты знаешь, кого защищаешь...
— Ты смотри, какой правоверный. Сам цеплялся за... — Аида недоговорила, смутилась. — Ладно, я побежала. Потом поговорим. Буду звонить.
Когда она ушла, Петр Яковлевич задумчиво произнес:
— Редко какая женщина способна пересилить себя... Отнестись к сопернице как к человеку. Не злорадствовать, а протянуть руку... Цени!
— Ценю, ценю! — кивнул Григорий. — Что те, из Научного центра, выскребли у нас?
— Давай сначала перекусим.
Выпив по чашке чая с бутербродами, они подошли к письменному столу.
— Теперь можно и поработать. Садись, Григорий Васильевич. Способен следить за мыслью?
— Черепок поцарапали, мозгов не зацепили. — Григорий сел на стул. — Соображу.
— Программу мы разработали интересную и оригинальную, имитируя работу модели. Вот тебе программа имитации.
Григорий нетерпеливо схватил плотный картон, стал просматривать столбик цифр на «вводе».
«Номер задачи... Это обычное... Тип... Приоритет задачи... Дальше... Интервал поиска задания... Так... Резерв времени, на отсрочку заданий, не вызывающей простоя... Так... Продолжительность операций...»
Если бы кто-нибудь, не посвященный в работу Проблемной лаборатории, взглянул со стороны на этих двоих мужчин, которые неспешно и мирно обменивались репликами, заглядывали в карточки и перфоленты с отпечатанными столбиками цифр, где в различном сочетании толпились единицы и нули, он бы удивился: почему так напрягается младший, почему старший так доброжелательно и терпеливо возражает ему.
Тем временем в воображении Петра Яковлевича и Григория возникали очертания модели — еще неясные, расплывчатые. Их можно было изменять, добиваясь совершенства, или полностью заменить.
Григорий вообразил одно из сочленений «Схвата» — опорную штангу или кронштейн. С ней или с ним сочленены металлические суставы с гибкими, жесткими захватами. И циркуль, и карандаш, и автоматический резак — все это пойдет в дело, если понадобится. Внешний вид «Схвату» придадут Лесь Прут и его товарищи-конструкторы. Главное для Григория затаится внутри этих механических приспособлений, туда потянутся сотни, если не тысячи разноцветных нервов-проводков, скрепленных в жгуты. Они подведут к исполнительным сочленениям импульсы-команды, получив от датчиков, вмонтированных в металл, всю отобранную ими информацию.
Петр Яковлевич исходит из результатов, добытых во время прогона программ на машине. Он предусматривал несколько возможных вариантов, допуская, что каждый из них не окончательный, что и Григорий, и Ромашко, и Лесь Прут придумают лучше, совершенней. Поэтому он или возражал, или одобрял выводы Григория. Тот ершился, горячился и... соглашался.
Мысль — материальное творение мозга — бестелесная, невесомая, вырисовывала еще невидимое, наделяя его подвижностью, изящностью.
Петр Яковлевич ткнул пальцем в столбик цифр, подводящих итоги имитации. Один прогон на машине занял всего лишь семь минут. Модель «работала» в нескольких режимах: схватывание, поднятие, установка заготовок и снятие готовых деталей, их укладка, складирование. Было просчитано время, необходимое для выполнения каждого задания.
«Работала...»