Росток

...Петр Яковлевич никогда не забудет, как они несколько дней с утра до вечера бились над тем первым движением. Однажды, измученные, угнетенные неудачами, решили не снимать на ночь протеза. Пусть побудет на культе до следующего дня. Ничего страшного не случится.

Петро лежал на спине с раскинутыми руками, и ему вдруг захотелось снять со щеки прилипшую ниточку, которая неприятно щекотала кожу. Ниточка щекотала левую щеку. Левую!

В тот день Николай Александрович сказал загадочные слова, которые Петр Яковлевич понял полностью, лишь когда стал взрослым.

— Зеркальная симметрия живых существ... Известный принцип Кюри: симметрия физического тела, находящегося в определенном пространстве, определяется симметрией этого пространства... Этим принципом может быть объяснена парность числа органов у животных и людей.

Чтобы снять с левой щеки ниточку, Петро бессознательно согнул протез в локте, и ему показалось, что обтянутые черной кожей искусственные фаланги пальцев шевельнулись, поднялись вместе с локтевым суставом и замерли. Он испугался, вскрикнул. К нему подбежал Сашко, следом за ним — уже одетый в пальто Николай Александрович.

— Что с тобой? — спросил встревоженно Николай Александрович.

— Они... Они...

— Что — они?

— По-по-поднялись... — указал Петро взглядом на левую руку.

— Еще сможешь?

На второе движение понадобилось немало времени и усилий. И все-таки оно далось легче.

Только на рассвете Николай Александрович и Сашко покинули палату. Петро с подчеркнутой торжественностью пожимал их правые руки своей левой.

— Теперь пойдет! — хлопнул его по плечу на прощание Сашко. — Теперь ты будешь ходить, бегать, танцевать! Завтра привезу Ивана Сергеевича. Пусть порадуется...

19

Майя раз в неделю собирала всех санитарок на занятия. Пожилые медсестры уходили на пенсию, молодых из училищ присылали одну-две, да и те долго не задерживались — поступали в институт или выходили замуж. Вот она и учила санитарок, растила смену медсестрам. Приказала и Аиде прочесть ряд книг по медицине, ознакомиться с трудами некоторых ученых.

Убирая в институте, Аида задержалась в кабинете заведующей терапевтическим отделением. Подмела пол, протерла влажной тряпкой мебель, подошла к стене, на которой висели большие фотографии детских лиц — улыбающихся и суровых, полнощеких и худеньких, продолговатых и округлых...

Отложив мокрую тряпку, взяла марлю, стала смахивать пыль с губок, бровей, носиков. Смахивала осторожно, будто дотрагивалась не к фотографиям, а к живым, теплым, трепетным лицам.

Натерев пол до зеркального блеска, села на стул отдохнуть. Нечаянно толкнула плечом стоявший рядом шкаф из орехового дерева. Дверцы открылись, и Аида увидела уставленные книгами полки. Провела пальцами по корешкам книг, украшенных виньетками, изображением извивающейся змеи.

Выдернув одну из книг, посмотрела на обложку. Нет, это не для нее. Написана на латинском языке. Поставила обратно на полку толстый том, вместо него взяла три тонкие книги.

Ага, вот это — перевод с французского. Автор Рене Зазо. Что же он пишет? Наугад открыла страницу:

«Новорожденный ребенок, замкнутый в себе, слепой, не способный ни на какие движения, отстраненный от всего в своем фетальном[11] сне, беднее и беспомощней любого древнейшего животного. С внешним миром его связывают лишь воздух, которым дышит, и молоко, которое он пьет. Если ребенок и пробуждается иногда от этого сна, то лишь для того, чтобы заплакать или пососать грудь. По сути он является ненасытным и крикливым ртом».

Аида отвела глаза от страницы, подумала. Действительно, младенец — это сплошные хлопоты, недоспанные ночи, бесконечная стирка пеленок, а подрастет помощник и утеха.

Выключив верхний свет, она зажгла настольную лампу, села в кресло Майи, пододвинула книгу поближе к себе, стала читать дальше:

«В отличие от новорожденного трехлетний ребенок уже во многом превосходит наиболее развитых антропоидов. Он не только овладел прямохождением, но и передвигается легко, уверенно. Он не только освоил речь, но и в состоянии употреблять в разговорах игру личных местоимений. Он не только умеет любить и бояться, но и с силой, свойственной слабости, с гневом и капризами настойчиво проявляет свою личность, демонстрирует, на что он способен».

— Вот тебе и на! Вот тебе и младенец! — прошептала Аида. — Хотя откуда мне было все это знать? После десятилетки не училась... Своих детей не имею. Ладно, примечу эту книжку и как-нибудь на ночь возьму домой. — Она открыла обложку другой книги. — Гезелл. Интересно, что же пишет этот Гезелл?..

«Даже в возрасте двух месяцев ребенок манерой плача, манерой улыбаться бабушке или матери, которые находятся возле него, направленностью своей реакции при вздрагивании от звука и голоса, всеми названными и другими признаками с полной очевидностью доказывает, что он — существо социально обусловленное, формирующее свою индивидуальность».