Росток

«Фрейд силится истолковать сознание как некую завесу, как ширму, которая лишь временно и неполно скрывает сущность человеческой личности, ее инстинктивные устремления... Он утверждает, что существуют какие-то таинственные, непостижимые психические силы в виде судьбы, они и определяют фатально поступки человека, его душевные порывы... Стоп! Куда меня заносит? При чем же тут обленившийся, безвольный алкоголик? Ну, разорил он меня на несколько рублей, завтра разорит другого. Ну и что?.. Захотелось горького — выпей и не мудрствуй лукаво».

Григорий выпил коньяк, взял чашечку с кофе.

Довольный угощением, Морозенко вопросительно посмотрел на него.

— Все, Икарус. На сегодня хватит. — Григорий легонько стукнул по столу ладонью.

Морозенко, ничего не сказав, поплелся в другой конец зала в надежде, что кто-нибудь заметит его и пригласит за свой столик.

Григорий допил кофе и, откинувшись на спинку стула, обвел взглядом посетителей. Ни одной знакомой души, кроме Морозенко. Почему-то нет агропоэта Геника Захребетенко-Мацошинского, подписывающего свои вирши псевдонимом «Иван Щеня» — на большее не хватило выдумки. Нет и веселого, остроумного Остапа Дедоренко — преподавателя философии из Лесотехнического института. Странно. Они, как правило, всегда забегают сюда по вечерам «передохнуть» после работы. Почему же сегодня их здесь нет?

— Знаешь, встретил сейчас одну доцю. Обещала прилететь на часок, — прервал мысли Григория вошедший журналист Максим Бигун.

Бросив на музыкальный ящик увесистый портфель, он стал рыться в карманах. Максим никогда не скупился и порой тратил за вечер весь свой месячный заработок, угощал совсем незнакомых людей.

— Посиди, Григ, я мигом, — Максим побежал к буфетной стойке и густым басом пророкотал: — Фарида, бутылку шампанского и пять кофе.

Григорий еще раз окинул взглядом посетителей. Увидел Морозенко, пристроившегося за чьим-то столиком. Поймал себя на том, что смотрит на него как-то снисходительно, отчужденно.

«Ну что я надеюсь здесь найти? Общения? Развлечений? Ничего этого здесь нет, хотя иногда и случается. Да, случается». Григорий стал вспоминать подробности одной забавной истории.

...Остап Дедоренко стоял перед Захребетенко-Мацошинским и пел ему дифирамбы:

— Ты, Геник, талант! Ты, Геник, глыба! Уже одно то, что ты смог протолкнуть свою книжицу в издательстве, о многом говорит.

— Ну что ты, я не глыба. Песчинка, — отнекивался Геник.

— А твои эпические строки о дедах-хлеборобах?.. Как там у тебя?

— О вы, поседевшие деды-хлеборобы... — угодливо подсказал Геник.

— Вот-вот. Сразу видишь этих умудренных опытом жизни дедов. Вроде бы и обычные слова, но ты их так разместил, что в них слышится музыка Грига. Нет, ты, Геник, глыба!

После четвертой рюмки Захребетенко-Мацошинский не устоял перед натиском философа. Размякшим языком залепетал:

— Конечно, Остап, тебе со стороны видней. Сдаюсь! Я действительно глыба! И не простая, поэтическая! С дедов-прадедов...

С тех пор Геника часто называют Глыбой. Придя в кафе, он клятвенно заверяет всех, что не возьмет ни капли спиртного, пока не вскарабкается на какой-нибудь из поэтических Казбеков. Но каждый раз отправляется домой навеселе. Когда ему предлагают выпить, он долго мнется, отказывается от угощения, ссылаясь на строгость жены: она молодая, он же — в годах... Все понимают его нехитрую игру и охотно поддерживают ее.

— Над чем задумался? — Максим стукнул о стол бутылкой шампанского. — Не переживай! Сейчас углекислый газ вытравит всю душевную горечь.

— У тебя сегодня удача, Максим? — улыбнулся Григорий.

— У Максима всегда удача! Максим умеет работать по-черному. О, взгляни! К нам ползет Глыба.

Захребетенко-Мацошинский не спеша подошел к столику:

— Привет лучшим людям города! По какому случаю транжирите пиастры?

— Завтра в газете дают мой очередной шедевр. — Максим метнулся к буфетной стойке, принес три фужера, наполнил их шампанским.

Григорий скосил глаза на Геника. «Сейчас он затеет игру в отказ, заставит упрашивать себя, потом сморщится, выпьет... Что скрывают внешние параметры его поведения, если заранее известна отправная точка? Он пришел сюда с выработанным — сознательным или бессознательным — намерением отведать хмельного. А я? Ну, у меня не то... Хотя... Побуждения, если их формализовать, у обоих определенно одинаковы».

— Пей, Глыба! — Максим протянул Генику фужер.

— Обещал сам себе... Жене обещал... — заложив руки за спину, начал отказываться Геник.

— Которой? — хлопнул его по плечу Максим. — У тебя же не одна.

— От старших ума-разума набираюсь, — отпарировал Геник. — Ты уже присмотрел себе здесь какую-нибудь доцю или... — Он вдруг умолк, почесал затылок. — Посмотрите, какая богиня переступает порог нашей кнайпы. Эх, жаль — не одна.

Григорий повернул голову к двери. Увидев Максима Ромашко, доцента-математика из своей лаборатории, обрадовался. А кто же это с ним? Действительно, богиня.

— Максим, идите к нам! — позвал он Ромашко и его спутницу.

Бигун тут же бросился к буфетной стойке, принес еще два фужера.