Ростов. Лабиринт

Макар, пока эти двое препирались, наконец-то поднялся, быстро одернул футболку и повернулся, чтобы уйти. В общем, он был здесь больше не нужен. Благодарностей, объятий и вознаграждений не ожидал. Да и не любил затянутых героических эпизодов ни в жизни, ни в кино. В обычной ситуации он не упустил бы возможности пофлиртовать с хорошенькой «амазонкой», но почему-то сейчас это было последнее, что хотелось сделать. Он бы в жизни не признался себе в том, что боится. Что предложи ему сейчас кто-нибудь выбор — ростовское подземелье или одна напуганная девчонка в грязном платье... он по принципу «меньшего зла» выберет подземелье. Настоящая опасность здесь! В этом голосе! В этих тонких ключицах! В этих запястьях, которые можно сломать двумя пальцами! В этих губах!!!

Макар сделал еще пять шагов. Он знал, что пять, потому что считал их шепотом. Как в детстве, когда загадывал, сумеет ли пройти с закрытыми глазами по карнизу. Один, два, три, четыре... Пять!

Повернуться на пятках. И снова задохнуться, увидев, как она собирает растрепавшиеся волосы в высокий хвост.

— Слушай, амазонка. Тебя подвезти до травмпункта?

— Что?

— Несмотря ни на что, некоторое количество серого вещества у тебя ведь есть. Значит, ты вполне могла его растрясти. Надо бы убедиться, что что-то осталось. Да и как ты поедешь по городу в таком виде? Тебя такую ни в автобус не пустят, ни в такси не посадят.

— Ну...

— Ногу только помой под шлангом! Едешь или нет? — он почти кричал. Потому что если просто говорить, то голос может сорваться. А Макар Шорохов не тот человек, у которого от всякой ерунды срывается голос.

«Па... Слушай. Тут такое дело. Придется срочно барышню одну в больницу отвезти. С кобылы навернулась. Так что с обедом, боюсь, не выйдет», — надо же. Про обед он совершенно забыл и теперь волновался, как отец отреагирует на отказ.

«Видел, видел! Ну ты у меня мужик! — Чего было в голосе Шорохова старшего больше — волнения за сына или отцовской гордости? — Матери только не скажем. Лады?»

— Я пришла... Я вот!

— Вот — Бармаглот... Шевелись давай.

* * *

Она могла сказать, что на стоянке ее ждет машина с шофером. И что она тут не одна — с отцом, дедом и братом. И что в его помощи она не нуждается. Спасибо. И что ей стоит лишь сделать звонок, чтобы за ней примчались из частной клиники с сиреной, капельницей и термосом горячего какао. И что ей запрещено садиться в чужие автомобили. Тем более, к мужчинам. Тем более, к незнакомым... Хотя какой он незнакомый. Она могла бы сказать, что она Карина Ангурян и что ей не пристало с ним разговаривать, тем более, прыгать на него с лошади. Тем более, отвечать на его вопросы... и его взгляды.

Карина осторожно дотронулась ладонями до щек — нет! Не горят! Это хорошо.

Ноги едва передвигались, и страшно хотелось куда-нибудь присесть, да хоть в грязь, но она попрощалась с онемевшими от всего происходящего подружками и победоносно прошествовала к стоящему у ограждения Макару. Он равнодушно разглядывал заляпанные брызгами джинсы и, казалось, уже был совсем не рад своему спонтанному предложению.

— Я вот.

— Бармаглот... — Макар, нахмурившись, быстро пошел вперед. — Шевелись давай.

Карина посеменила за ним, проклиная неудобные туфли. Но лишь когда уселась на переднее сиденье желтого джипа, когда пристегнулась, с трудом попав защелкой в замок, осознала, что происходит. И сама испугалась своего предательства. Что она творит!!!

— В травму? Или домой? Ты как сама?

— Ага... То есть нормально, — слова застревали в горле. — Лучше домой...

— Имя, амазонка?

— Что?

— О как! Все же сотрясение нас настигло! Как вас зовут, милая девушка?

— Ка... Катя. — Она решила, что, если чуть-чуть соврет, хуже не будет. Хуже уже вообще вряд ли будет. Разве что отец не получит эсэмэски, в которой она отпрашивается с подругами в кино. Или получит, но решит удостовериться. Или откажет...

«Да, Каро. Конечно, иди. В девять непременно будь дома», — экран моргнул и погас. Она вздохнула с облегчением.

Ложь номер один тащит за собой ложь номер два. Дальше приходит очередь лжи под номером три, а дальше как снежный ком — все больше, все страшнее, все неотвратимее. Так было всегда и везде. Карина отлично это знала, однако, назвавшись Катей, уже не могла остановиться и прекратить врать.

— Учишься?

— Учусь... В строительном на Горького... — Карина тут же сообразила, что наличие собственной лошади со строительным колледжем не вяжется, и кое-как выкрутилась: — А на ипподром кататься приходили. Конюх — мой знакомый. Бывший сосед то есть.

— А-а-а. А живешь где?

— В Нахичевани... Ну, там, на Шестнадцатой линии. Где высотки.

— И как? Нравится?

— Что нравится?

— Район. То есть хороший район, только самолеты над вами садятся. Не шумновато?

— Ничего... Да они правее, над Доном садятся. Даже не слышим. Спим с открытыми окнами.