Ростов-папа. История преступности Юга России

Опять же, полицейские не звери какие-нибудь. Когда в 1892 году бандерша Матрена Богданова заболела холерой, ее публичный дом не был отправлен на карантин – пристав распорядился закрыть глаза на моровое поветрие на подведомственной территории. Иначе это поставило бы крест на ее бизнесе и его доходах. Более того, городовые ходили вместе с «мадам» возвращать в бордель пытавшихся сбежать оттуда девушек. Деньги не пахли.

Интересно, что сами подсудимые поборов не отрицали (мудрый Англиченков, готовя процесс, сажал свидетелей за ширму, пока допрашивал жертву, полагавшую, что они беседуют один на один), но на голубом глазу уверяли, что люди отдавали им деньги добровольно, по подписным листам. Исключительно «на голодающих» или на «благотворительные спектакли». У помощника пристава Минаева за счет этих «спектаклей» состояние за несколько лет выросло на 10 тысяч рублей (хотя он утверждал, что деньги почему-то тайно получены им в наследство от умирающей тещи, аж 7 тысяч рублев).

При этом адвокат Пушкарева, помощник присяжного поверенного Лев Волкенштейн (приятель Антона Чехова еще по таганрогской гимназии), пытаясь скомпрометировать перед судом главного свидетеля, заявлял, что, дескать, сам Англиченков обвинялся в 22 должностных преступлениях по припискам евреев, а полицейских – оговорил.

Обозреватель «Приазовского края» Наум Розенштейн (бывший главный редактор обанкротившихся «Ростовских-на-Дону известий»), писавший под псевдонимом Пикквик и прекрасно знавший нравы господ приставов, заметил: «Никаких таких страшных злоупотреблений процессом бывших чинов ростовской полиции не обнаружено. Были, конечно, грешки, но, вообще говоря, нельзя не согласиться с мнением защитника г. Пушкарева, что предубеждение общества против полиции составляет одно из наследий доброго старого времени».

То есть, по мысли репортера, само общество виновато в том, что господа полицейские, не имея надежного легального дохода, ведут себя не лучше ростовских мазуриков.

Заметим, что пристав Пушкарев никогда не царствовал лежа на боку. На его счету числилось не одно задержание опасных преступников.

В декабре 1891 года он лично брал известного налетчика – 25-летнего запасного рядового Семена Литвинова, совершившего ряд ограблений в Ростове, убийства и грабежи в Кубанской области, а также вооруженные нападения в Новочеркасске – на дом вдовы войскового старшины Екатерины Поляковой и квартиру вдовы полковника Елизаветы Грековой, в ходе которого был ранен выстрелом в голову дворник Бураков. Пушкарев взял его с фальшивыми документами на имя Федора Кузнецова и не успокоился, пока коридорный ростовской гостиницы «Венеция» не опознал в нем Литвинова.

В том же году пристав задержал беглого стрельца савотейного Николая Вракова, который в Таганроге порешил топором владельца местного чугунолитейного завода, 80-летнего Ивана Елисеева, и его 40-летнюю прислугу. Интересно, что Пушкарев долго следил за незнакомцем, тщательно искавшим номер газеты «Приазовский край» за 9 июня 1891 года, в котором как раз и была опубликована заметка об убийстве. Потом взял его и обнаружил вещи убитых, которые тот собирался снести в ломбард.

Так что подсудимый лихоимец все же знал толк в своем деле. Хоть и не пренебрегал опытом и своих «подопечных».

Тот же «Приазовский край» возмущался: «Мыслимо ли, в самом деле, ждать от какого-нибудь помощника пристава или околоточного надзирателя геройской праведности, если известно, что они получают содержания всего 60 или 40 рублей в месяц? На такие средства и в таком городе, как Ростов, где жизнь отличается страшной дороговизной, где за 40 рублей в месяц и мало-мальски сносной квартиры не найдешь, да еще человеку, как это часто случается, обремененному семьей и взрослыми детьми, которых учить и воспитывать нужно, – конечно, далеко не уедешь».

Через год после ростовского процесса уже полицмейстер Ейска (город входил в Ростовский округ) есаул Павел Бабичев угодил под суд за то, что обложил нищих специальным налогом за право просить милостыню на местном базаре. Ему же вменяли в вину наращивание штатов местной полиции за счет «мертвых душ» и присвоение этих денег себе на протяжении многих лет (по 16 рублей в месяц с одного), освобождение за мзду из тюрьмы двух арестантов и прочую мелочовку.

А в самой дорогой гостинице Таганрога застрелился старший околоточный надзиратель 2-го участка Яков Поляков. Оставил предсмертную записку: «Фить! Кончал базар. Надоело. Сам подл, а люди еще подлее и вреднее».