Ростов под тенью свастики

В. ЛЕМЕШЕВ. Старухи учили нас молитвам: «Отче нас» и прочая. Сейчас уже все повыветрилось. Молодые женщины старались ходить зачуханными, чтобы не привлекать немецких солдат.

Л. ГРИГОРЬЯН. В то время почти все люди стали верить в бога. К кому же еще обращаться за помощью, если тебе на голову сыпались бомбы. При немцах открыли собор. Я тоже тогда верил в бога. По городу разбрасывали религиозные листовки. Молитвы бросали в почтовые ящики и просили переписывать их и передавать другим. Сама жизнь давала импульс веры. Причем, такая вера: искренняя, безоглядная, больше не повторялась. Помню я говорил тетке: «Я молиться не умею». А она: «Ты молись своими словами». И я, стоя ночью в кровати, обливался слезами и лепетал: «Николай Чудотворец! Соверши чудо — спаси моего папу!»

В. АНДРЮЩЕНКО. Когда по улице проходил староста или полицай, было такое ощущение, что им очень неуютно. Они, конечно, встречали взгляды наших людей и даже спиной их чувствовали. Иногда даже затравленность какая-то просматривалась, особенно перед уходом немцев.

А. КАРАПЕТЯН. Задолго до вступления наших войск в Ростов была слышна артиллерийская канонада. Начались бои на дальних подступах к городу. Информации о том, что происходит, у нас никакой не было. Один раз я рискнул, достал приемничек «СВ-9». Но электросвета не было. Рядом с нами находилась комендатура, и к ней шел кабель. Я взял две иголки, воткнул в кабель и запустил приемник. Один только раз послушал, но хоть узнал, что немцев разбили под Сталинградом.

А на другой день немцы делали обход кабеля, проверяли, нет ли утечки электроэнергии. И кто-то наткнулся на мой провод. Зашли к нам в дом. Меня отвели в немецкую комендатуру. Она находилась на Советской, где-то между 13-й и 18-й линиями. Там меня били до умопомрачения. Хорошо, что нашли только провод, приемник я спрятал. А то бы расстрел без разговора.

Но меня тогда спас Роджер, стоял у нас в доме на постое румынский офицер. Он за меня заступился, его сестра и мать попросили. Вообще этот Роджер был лояльным к нам. Когда мы голодали, он иногда приносил какой-нибудь обед.

В. ГАЛУСТЯН. Занимаясь в балетной студии кляйнис-театра, мы, девчонки, все время думали над тем, зачем нашей руководительнице, Инне Игнатьевне Мир, нужно было основывать наш кружок. Неужели только ради тех продуктов, которые она с нас собирала? Разгадка, на наш взгляд, наступила тогда перед отступлением немцев. Она собрала нас и сказала: «Девочки, в студию больше не приходите. Немцы могут подогнать машину и вас насильно увезти». Я буду здесь говорить: «Мне не с кем работать, дети перестали ходить, потому что стреляют. У вас есть с собой удостоверения, и если к вам кто-то придет на дом, вы ими прикроетесь». Она нас предупредила примерно за две недели до прихода наших войск. Как я потом узнала по разговорам, что балетмейстер Долинский пытался немцам подсказать. Он почувствовал, здесь что-то неладно. Но немцы ничего не успели с нами сделать, им было уже не до нас.

Л. ГРИГОРЬЯН. Меня больше всего потрясло подлое поведение наших некоторых соотечественников. Одно дело, когда человек шел работать медсестрой, а другое дело — в гестапо. И вообще было любопытно наблюдать за людьми. Одно время я лежал в больнице, на углу Буденновского и Красноармейской. Меня туда устроила тетя, она там работала медсестрой. Ничего у меня не болело особенно, а так, чтобы я хоть поел. Так вот, одни вели себя обычно. Но там были два человека, которые почувствовали себя при немцах важными людьми. Они друг друга называли «господин». Начинается утро, и один обращается к другому: «Господин Ситников, вы читали сегодня газету?» А газета выходила в то время вонючая, антисоветская — «Голос Ростова». «Да, господин такой-то, читал». И начинали вести пронемецкие разговоры. И Ларионова, которая выдавала немцам жильцов нашего дома, тоже требовала, чтобы ее называли госпожой. Некоторым захотелось стать господами — вот ведь в чем дело!

Квартиры эвакуированных были разграблены начисто. Прямо на улицах валялись книги. Я сам видел «Еврейскую энциклопедию», «Знаменитые евреи» в роскошных переплетах. Прямо стопами лежали книги у дома-гиганта.