Ростов под тенью свастики

В палатках торговали наши, в основном армяне. Открывали мельницы, хлебопекарни. Кому удавалось выменять на селе пшеницу, приносили на мельницы и за определенную плату мололи муку. Особенно много было кукурузы. При немцах работали все кинотеатры, но фильмы шли на немецком языке, поэтому ходить туда было бесполезно. В гостинице «Ростов» был бардак — «Солдатенхауз». Эта надпись была очень долго на здании. Наши ее закрашивали потом несколько раз, дождь пройдет — опять на фасаде — «Солдатенхауз».

Ш. ЧАГАЕВ. В городе были казино. Одно из них находилось в гостинице «Ростов», а другое на Газетном, там, где сейчас подземные туалеты. Там был огромный подвал. Немцы играли в карты, пили, женщин приводили. Почему я об этом знаю: мне рассказала моя мать, ее однажды затащила туда ее подружка Наталья, которая с немцами гуляла.

М. ВДОВИН. Никакой информации с фронтов до нас не доходило. 8 августа вышла газета «Голос Ростова». Стоила она один рубль, там сведения шли со стороны немцев. Но люди пользовались слухами. О Сталинграде мы сразу узнали. Радиоприемников ни у кого не было — их все сдали.

Т. ХАЗАГЕРОВ. Сначала наши люди проявили интерес к газете «Голос Ростова». Ее и продавали, и вывешивали на улицах. Газета была небольшая, два листа. Думали узнать из нее что-то о положении на фронте. Я сам читал «Голос…» раз 15. Но интерес к ней быстро прошел, потому что ничего особенного о боях там не сообщалось. Тематика была престранная. Например, была публикация «Я говорю с тобой, Бруно» — воспоминания Муссолини о своем сыне. Или такие статьи: «Жиды и русская литература», «Жиды и русская музыка». Печатались разные объявления. Радио не работало. Но на Ворошиловском стоял громкоговоритель. Военных сводок там тоже не было. Наверное, оповещение о положении на фронте русским редакциям немецкой администрацией не разрешалось.

А. КАРАПЕТЯН. Оригинально вели себя немцы на базаре. Стоит бабушка, что-то продает, какую-нибудь дыньку или арбузик — вырастила у себя во дворе. Подъезжают на велосипеде немцы (они обычно по городу на велосипедах ездили). Один спрашивает, вроде того, мол, сколько? А бабушка уже начинает дрожать. Немец берет дыньку в руки, щупает ее. Передает другому, тот третьему. Первый же достал кошелек и делает вид, что в нем копается. Бабушка же завороженно смотрит на кошелек. А немец с дыней уже уехал. Как только его товарищ это увидел, кошелек прячет. А дыни уже нет. Бабушка — в плач.

А. АГАФОНОВ. Во вторую оккупацию немцы были в Ростове почти семь месяцев. Многие думали: будь, что будет. Но я бы не сказал, что это была полная обреченность. Люди как-то приспосабливались. Не случайно все запасались продуктами. Думали, как выжить.

А. ГАВРИЛОВА. При немцах я работала на своем же железобетонном заводе. С утра до вечера. Делали какие-то балки. Наверное, для мостов. Давали за работу свежую рыбу, хлеб… Но немного. Хлеб был как будто с землей. Говорили, что наши, уходя, подожгли элеватор, часть пшеницы сгорела, а из обгорелой делали хлеб. Хлеба, конечно, не хватало, у меня куча детей. Голодали страшно. Даже пухли от голода. Наберу я старых досок от заборов в мешок — и на базар. Продам, куплю пол-литровую баночку полуочищенной пшеницы. Растолку дома, заварю в воде и хоть как-то детей накормлю. Но из шестерых двое все равно умерли.

Б. САФОНОВ. Недели через две, как вступили немцы, вышел приказ: всему еврейскому населению надеть желтые звезды, запереть квартиры на ключ с биркой с адресом, взять ценные вещи и явиться в комендатуру. Она располагалась на Пушкинской, там, где сейчас музей изобразительных искусств. Якобы для переселения.

У нас в доме была соседка, еврейка Марья Михайловна Милишкевич. Очень хорошая женщина. У нее муж был немец. С началом войны его и сына, а он был уже взрослый, переселили в Сибирь. Мы ее отговаривали, чтобы она не ходила в эту самую комендатуру. Но она пошла. А оттуда — за город и в противотанковые рвы…

Л. ГРИГОРЬЯН. Мы все очень боялись: у меня отец армянин, а мать еврейка. Мы немедленно бросили свою квартиру и ушли к другой бабушке, матери отца. Не то чтобы подальше, а туда, где нас не знали. И мама пряталась две недели в погребе, по ночам мы носили ей еду. А потом ее прятали две старушки, очень верующие, совершенно ей незнакомые. Они понимали, чем рискуют, а рисковали они своей жизнью. Они ее прятали, наверное, месяц, пока тетя не выправила маме фальшивый паспорт. По нему она смогла уйти из города.

Б. САФОНОВ. Вскоре после того, как немцы обосновались в городе, стук в дверь. Мать открывает: стоит немецкий офицер, по-русски он немного говорил. А у нас было две комнаты. И вот в большой комнате поселилась эскадрилья летчиков. Они жили у нас три или четыре месяца. Они относились к нам так, как будто бы нас и не было. Эскадрилья была интернациональная: там были болгарин, венгр, несколько австрийцев и, естественно, немцы. Утром их выстраивал командир. Раздавал по пачке сигарет, по полплитки шоколада, наливал по 100 граммов шнапса. И машина увозила их на Военвед, на аэродром. А вечером привозила.