Ростов под тенью свастики

В. ГАЛУСТЯН. Немцы вывесили приказ об отправке в Германию на работы всех молодых и здоровых людей. И я и мама попадали по возрасту под этот приказ. Маму спасла врач, а мне удалось избежать угона совершенно неожиданно. У нас во дворе появилась некая женщина, мы ее раньше никогда не видели. Она перед самым приходом немцев заняла одну из пустых комнат эвакуированных и объявила, что создает балетную студию при немецком кляинис-театре, малом театре, который будет работать только для немцев. Он будет располагаться в здании музкомедии. Так как я маме заранее сказала, что уйду в партизаны или еще куда-нибудь, но в Германию не поеду. И если бы у меня хотя был бы намек на связь с партизанами, я бы ушла к ним. А я в школе училась балету. А та женщина обещала: кто будет заниматься в студии, освобождается от отправки в Германию. Она собрала с каждой девушки плату за прием в студию: по нескольку кусков мыла, несколько килограммов крупы, постное масло — тогда продукты еще были в достатке. И я тоже пошла туда.

В. АНДРЮЩЕНКО. Мальчишки лазили везде и главным образом собирали оружие. У всех его было полно. У меня был ручной пулемет Дегтярева, карабин, несколько пистолетов, гранаты, толовые шашки. Шашки напоминали куски хозяйственного мыла и по размерам и по цвету. В середине была дырочка, куда вставлялся детонатор и шнур, еще у меня была удивительная вещь что-то вроде шпаги или жезла. Я потом отнес эту вещицу нашим бойцам.

В. СЕМИНА-КОНОНЫХИНА. Виталий, который во время оккупации был в Ростове, а потом его угнали в Германию, рассказывал. Он жил с матерью, Верой Федоровной, в доме отца на углу Кировского и Большой Садовой. И отец, и отчим были на фронте. И вот они с мальчишками оборудовали под крышей целый «чердачный мир». Прятали там патроны. Напротив жил его друг по прозвищу Хомик. Виталий о нем и многом другом, что они пережили, рассказал в своей повести «Ласточка-звездочка».

В. ГАЛУСТЯН. У нас на квартире должен был стоять румынский офицер, но потом к нам поселили румынских солдат. Но тот офицер иногда к нам заглядывал и относился к нам довольно доброжелательно. Обычно его что-то интересовало: «Здравствуйте, добрая пани, — обращался он к маме. — Где можно купить у вас чай, чтобы отправить своей семье? Мне нужно много чая». Тогда все знали, кто чем торгует. Мама направляла его к соседке Пелагее Егоровне Карпушкиной. Там он покупал чай и другие продукты.

Однажды он встретил маму, она шла на базар, хотела продать скатерть. Он спросил: «Сколько стоит? Мама: 4800 рублей». Он дал ей больше и сказал: «Отправлю домой в Румынию». Маме тогда показалось, что он хотел ей помочь.

Е. КРАСИЛЬНИКОВА. Молодых женщин забирали на работу в Германию. Мне тогда был 31 год. И я также попадала в эти списки. А жила я во вторую оккупацию одна, дочь Веру, ей было 12 лет отправила к тетке на Маныч, за 110 километров от Ростова.

Уполномоченный нашего дома, это была женщина, собирала сведения о жильцах. Она и поставила мне штамп на свидетельство дочери, что та умерла. А тех, у кого были дети, в Германию не угоняли. А как я докажу, что Вера жива — не повезу же я ее в Ростов.

И вот я получила свидетельство и вынуждена была идти на биржу труда, а там и угона в Германию жди. Биржа находилась в здании банка на углу Энгельса и Соколова. Вход был с Соколова, но там была еще одна дверь, которая выходила на улицу Социалистическую. Идти от нашего дома у Кировского сквера не больше десяти-пятнадцати минут, и о чем только я не думала по дороге: и о судьбе, и о боге, и о доме, и о своей Вере. Вся жизнь моя перевернулась.

А регистрироваться нужно было обязательно. Захожу. В большом зале стоит несколько столов. И нужно было переходить от одного к другому. Людей много. Я прошла один стол, что-то мне написали на бумажке, т. е. документ уже отметили. Смотрю коридор. Я потихоньку — туда. Это как раз был выход на Социалистическую. А у меня в квартале оттуда жила подруга. Я к ней побежала. Мне показалось, что я бежала целую вечность. Думая: лишь бы никто не окликнул, не остановил… Три дня, не вставая, я лежала у нее на полу. Пронесло.

Как только немцев вышибли из города, я пошла пешком в деревню и привела Веру. У нее до сих пор на свидетельстве о рождении стоит штамп о ее смерти.

Е. ДЖИЧОЕВА. Иногда мы с мамой ходили гулять по городу. И вот как-то попали в Кировский сквер. Памятник Кирову лежал на земле, его поднятая рука была устремлена в небо — он лежал на спине. И в глазницах стояла дождевая вода, а казалось, он плакал…