Рота, подъем!

Дальнейший караул прошел спокойно. Окончив, мы сдали наряд и вернулись в казарму. Утром, по плану, нас опять ждало обеспечение учебного процесса.

За нами Москва!

Дни потекли за днями, ночи за ночами, наряды за нарядами, караулы за караулами. Мамаев и Хандыбаев уже украли положенное количество простыней и наволочек и вместе с другими дембелями уехали из части.

Среди уволившихся в запас был Чеманов – солдат, который из-за прохождения его бравой службы в кочегарке был чернее ночи. Кочегарка была для него спасением, так как делать он ничего не умел, но и физической силой не обладал. Один единственный плюс, который оказался для всех других минусом, заключался в том, что Чеманов имел высшее техническое образование, благодаря чему его срок службы уже подошел к концу. Если ВУЗ не имел военной кафедры, и выпускника армия призывала на срочную службу (конечно, не по специальности), то обладатель диплома служил всего полтора года, а не два, как остальные. Это обстоятельство раздражало всех, кто должен был тащить службу "от звонка до звонка". Перед уходом из части, вымывшись в бане, Чеманов попросил ротного построить всех и, сказав пламенную речь о том, как ему было приятно с нами служить, обнял каждого в строю. Улыбка не сходила с его лица. Он действительно был рад каждому, даже тем, кто некогда его пинали или оскорбляли. Он не держал зла ни на кого. Умение прощать было дано ему свыше, но, как мне казалось, мало кто готов был это оценить.

– Чеманов. Чмонов, ему надо дать фамилию, – начал возмущаться

Боров, как только дверь за дембелем закрылась и рота разошлась. – Я тут службу тащу, наряды, а он, чмо, уже домой уехал. Мне еще полгода задницу рвать.

– А ты бы выучился, и тебя бы тоже отпустили, – парировал я.

– Кто выучился? Я?! Оно мне надо?

– По-видимому, ты прав. Тебе оно явно не надо.

– Ты чего сказать хотел? – насупился сержант-механик.

– Что через полгода уйдем независимо от того, с высшим или без высшего, а пилить опилки не стоит.

– Какие опилки? Где я пилил опилки?

– Нда, Боров. Карнеги явно свои книги писал не для тебя. Не бери эти глупости в свою светлую голову, думай о прекрасном, то есть о дембеле.

В роту добавился один молодой солдат и несколько специалистов из ковровской учебки. Пара новых военнослужащих прибыли из третьей мотострелковой роты старшего лейтенанта Дрянькина. Последним, с задержкой в две недели, приехал Абрумян. Солдат из второго взвода.

– Как дела, ара?

– Все в порядке, товарищ гвардии сержант. Как у Вас дела, товарищ гвардии сержант?

– А чего ты к нему на Вы? – вмешался Тараман, который уже выяснил, что тяжеловесный ереванец Абрумян тоже грек.

– В учебке принято к сержанту на "вы" обращаться.

– Тут это не принято.

– Ну, он еще и мой сержант был. Из нашей роты.

– И как был?

– Зверь.

– Я был – зверь? – поразился я услышанному определению. – Мне всегда казалось, что я самый демократичный и… добрый сержант.

– Это Вы, ты-то добрый? А кто взвод заставлял песни петь? А кто заставлял ночью маршировать?

– Ну, порядок должен был быть…

– Никто не в обиде, но… все равно… Хотя я сейчас понимаю – в учебке по-другому нельзя.

– А чего ты позже всех приехал?

– Из-за суда. Меньшова посадили. Три года "дизеля".

– Три? Избил кого-то?

– Украл. Он с двумя узбеками из своего города решил обокрасть склад НЗ. Ночью пробрались на склад и в окно залезли. Понимаешь, че?

Украли пару бушлатов, ватные штаны и еще что-то из тряпок. А утром прапорщик пришел, увидел разбитое окно и вызвал караул.

– А ты тут при чем?

– Пост большой. Я с другой стороны поста стоял. А Шамамаев из первого взвода стоял там, около склада. Он потом на суде сказал, что сержант его запугал, и он его пропустил. Понимаешь, че? Ему год дизбата дали, этим двум по два года, а Меньшов три получил. Он же у вас, у тебя во взводе командиром отделения был?

– Был. Вот был чурка – чуркой и остался, хоть и русский.

Наверное, местная ментальность так сильно входит в проживающих в данной области, что становится неистребима в дальнейшем. Пошли, я тебя в книгу личного состава роты впишу.

Командир роты, решив, что мой слог и опыт могут избавить его от написания планов и политинформаций, после коротких переговоров, закрыл со мной джентльменское соглашение о том, что первую половину пятницы я занимаюсь ротной документацией в обмен на привилегию.

Привилегия заключалась в том, что в это время меня никто не трогает ни на какие работы обеспечения учебного процесса, наряды по роте и любые другие мероприятия, что меня совершенно устраивало. Так как рота была маленькая, а многие тексты переписывались из пустого в порожнее, то у меня оставалась масса времени, которое я проводил за чтением книг, не выходя из-за стола командира роты. Ротный всегда требовал четкого ответа на поставленный вопрос, даже не вдаваясь в смысл того, что ему отвечали.

– Ты чем занимался весь день? – регулярно приветствовал он меня, показывая рукой, что вставать я не обязан.