Рота, подъем!

Поглядев еще раз на бегающего вокруг БМП лейтенанта, я повернулся и побрел на свет прожекторов. Через полчаса я, стащив сапоги, повесил поверх них портянки и, наблюдая, как испаряется влага, старался прогреть голые пятки о жар, идущий от нагревателей в домике операторов. Офицеры и прапорщики сидели за столом в соседней комнате и не мешали моему рассказу только что увиденного. Операторы и фельдшер хохотали, предлагая мне подлить кипяточку в жидкий, но сладкий чай.

– Ну и клоун у вас взводный, ну хохмач.

Дверь открылась, и на пороге, закрывая своей высокой фигурой звездное небо, стоял Гераничев. Сделав три больших шага, он оказался сразу в дверном проеме комнаты, где сидели офицеры.

– Товарищ майор, – поднял он руку с уже сдернутой перчаткой к ушанке. – Разрешите доложить?

– Ну? – голос у майора был уже подвыпивший и оттого добродушный.

– БМП застряла на кочке в поле…

– А чего ты мне об этом говоришь, Гераничев? Маленький, что ли?

Вон прапорщика попроси, пусть он свой танк подгонит, и дерните ее.

Не руками же ее толкать.

Взорвавшийся хохот операторов и фельдшера сбил с мысли майора, и через минуту Гераничев вместе с прапорщиком уже исчезли из будки.

– Ты где спишь? – спросил меня рыжий оператор Саша.

– В палатке.

– Пошли с нами спать. Только не говори никому.

Из двухсот человек только два оператора и фельдшер знали, что на вышке директрисы хорошо отапливаемое помещение. Ни одному человеку даже в голову не могло прийти, что застекленный с четырех сторон корпус башни внутри держит температуру почти сорок градусов.

Поддерживалась температура довольно просто. По трем сторонам помещения проходила соединенная между собой двойная труба. С одной стороны к трубе были присоединены контакты подачи электроэнергии. И вот этот "чайник" постоянно нагревался. Так как площадь была не маленькой, а труба длинной, то никакого терморегулятора не требовалось. Нагрев зимой был постоянным.

Первый раз за две с лишним недели я разделся до нательного белья и, постелив под собой хэбэ, укрывшись шинелью мгновенно уснул.

Утром из теплой башни выходить не хотелось. За окном ветер поднимал снег, по которому солдаты бежали в туалет. Туалетом вырытую яму, закрытую сверху летней маскировочной сеткой в крупную клетку, назвать было трудно. По всей площади ямы лежали доски разной длины и ширины, создавая нечто наподобие решетки, которая качалась, норовя скрыть под собой кого-нибудь из восседающих.

– Где сел – там и сри, – прокомментировал это архитектурное сооружение армейской мысли комбат, не задумываясь о том, что уже были случаи потери сапог или валенок в недрах сей ямы, уже не говоря о быстро замерзающих кучках испражнений на перекрестии досок.

– Товарищ майор, а почему маскировочная сетка сверху? Может быть лучше с боков? А то ветер дует, и заднице холодно? – послышался вопрос из строя.

– Кто спросил? Кто спросил? А если налет вражеской авиации? А ты голой жопой на очке сидишь, и сверху тебя видно. По тебе сразу с самолета, и кирдык тебе, дураку.

Откуда под Москвой могла появиться вражеская авиация, майор не разъяснил, а вдаваться в подробности никто не решался.

– Если вопросов больше нет, то вперед "на мины", – приказал комбат. – Ханин, ко мне.

Я вышел из строя, удивляясь не меньше, чем проходившие мимо меня солдаты. Недовольная рожа комбата не предвещала ничего хорошего, а то, что я спал не в палатке, настучать, конечно, могли, но комбату было на это глубоко плевать.

– Значит так, Ханин. У старшего прапорщика Змеева неприятности с женой. В смысле здоровья. И надо, чтобы кто-то очень грамотный сменил его на посту начальника ПХЧ.

Объяснять мне, что такое ПХЧ не надо было. Начальник парково-хозяйственной части отвечал двадцать четыре часа за то, чтобы на территории был полный порядок, продукты в столовую доставлены, по разнарядке получены, трехразовое питание приготовлено, и солдаты, как и офицеры, накормлены. Бак с водой всегда заполнен, и бревна на дрова обязаны были присутствовать для дальнейшей распилки личным составом. В подчинении у начальника ПХЧ был дежурный наряд, не считая поваров и их подсобников. Это была исключительно прапорщицкая должность с учетом всех благ, огромной ответственности и массы неприятностей.

– Не, товарищ майор. Это должность прапорщика. Я лучше в поле…

– Стоять. Нашел дурака? Я за тебя свою работу делать не буду. Что кому лучше – это только я решаю.

– Но ведь должность-то прапорщика. Чего у нас прапорщиков в части мало? Или вон, старшину пришлите.

– У старшины ни твоего опыта, ни знаний. Должность прапорщицкая – тут ты прав.

– Вот. И должен, значит, быть прапорщик…

– Или грамотный сержант, – перебил меня комбат. – А ты и гвардеец, и отличник боевой и политической и запомни: ты должен быть готов в любое время дня и суток. Выполнять приказ! – рявкнул майор в заключение, и мне не оставалось ничего, как только махнуть рукой к ушанке. Правда, через несколько минут я уже нагнал удаляющегося комбата.

– Товарищ майор, товарищ майор.

– Чего еще тебе?

– Только условие.

– Вот ведь человек, блин. Все условия выставляет. Я тебя на повышение выдвинул…