Рота, подъем!

Через полчаса Стефанова отправили на гауптвахту в сопровождении автоматчиков, ротный ушел из казармы, а замполит рассказал, что старшина, о половых успехах которого знала уже вся округа, решил оприходовать еще одну, решившую остаться невинной до свадьбы, девушку. Ротный был перепуган не на шутку.

– Представляешь, – рассказывал он, – она у него в рот брала, а так видишь ли не давала. Так ему мало показалось, и он решил в последний день успеть. Или месячные у нее, или он ей нос разбил, но когда ее подруга пришла, та была вся в крови. А этот идиот уже в часть прибежал, в койку лег. Подруга уговорила ту, вторую, мол, пойдем, командирам его скажем, он испугается, и хоть денег на этом заработаем, а на КПП стали названивать в роту. А КПП, сам знаешь, прозрачное. Тут прокурор возвращался, на велике. В гражданке был. Он их расспрашивать стал, что мол, да как. Они ему: "А Вы кто?". Он сказал, что сам офицер, и к себе в кабинет. Там расколол их по полной форме и взял заявление от пострадавшей. Вот такие пироги.

Теперь из-за этого Казановы не только звездочки – головы полетят. И что со Стефановым будет, совсем не известно.

– Статья сто семнадцать УК РСФСР. Изнасилование. Часть первая. От трех до семи.

– Ты откуда знаешь?

– Из Уголовного кодекса. Пойду-ка я спать, товарищ старший лейтенант.

– Иди. Мне все равно дежурить.

Я лег и никак не мог уснуть. Я не мог понять, зачем человеку, который через сутки мог быть дома, и ни одна девушка ему не отказала бы, решил добиться своего с какой-то местной проституткой. Зачем нужно добиваться своего именно таким, жестоким способом, который может перевернуть всю твою жизнь? Как после такого он будет чувствовать себя человеком? И неужели он не понимает, что в тюрьме насильников совсем не жалуют, а даже наоборот? Не поверю я, что до такого армия доводит. Это уже человек сам решает, как себя вести.

Оставаться человеком или стать вдруг жуткой, страшной сволочью.

Продрав с трудом глаза около семи часов утра, я толкнул в соседнюю койку ногой.

– Абдусаматов, подъем.

– Иди нафиг, сержант.

– Подъем, солдат.

– Я не солдат. Я матрос.

– Какой ты матрос, мотострелок?

– Солдаты служат два года. А у меня третий год пошел. Я матрос.

– Вставай, матрос. Коечку застилаем. Кучкаров, подъем.

Абдусматов сел на кровати, свесил ноги и посмотрел на свои тапочки.

– Почему я, дембель советской армии, должен сам за себя застилать койку?

– Хаким, что ты от меня хочешь? Вон, дедов припаши. Во взводе из восьми человек – пять дембелей, три деда. Ты кого припахать хочешь?

Геру? Он сейчас придет… а ему до дембеля еще пилить и пилить.

– Точно. Он же дух советской армии. Давай его заставим?

– Заставь, родной, кого хочешь, заставь хоть Папу Римского.

Только к завтраку, чтобы койка была как у дембеля.

Весь день в роте только и было разговоров, что про Стефанова.

Каждый предполагал, чем это может закончиться и сколько ему дадут.

Разговоры о бывшем старшине внезапно закончились с прибытием в часть солдат-афганцев. Солдаты и сержанты, облаченные в парадную форму, украшенную не только значками, но и боевыми наградами, сидели на бордюре плаца и, молча, курили. Подходить к ним было несколько стыдно. Независимо от того, как и где проходила наша служба, несмотря на регулярные стрельбы и учения, несмотря на марш-броски и караулы, никто из нас не прошел и тысячной доли того, что легло на плечи этих ребят. Мы стояли поодаль, обсуждая начавшийся несколько дней тому назад вывод советских войск из Афганистана и причины, по которым часть солдат привезли к нам в Солнечногорск. Я смотрел на них, и мне казалось, что они там служили за меня, закрывая там меня своими спинами и получая раны. Немного постояв, я отошел от сослуживцев и подошел к сидящим.

– Мужики, если что нужно… помощь там или подсказать что, где – только скажите. И сами поможем, и воинов организуем.

Чернявый парнишка с медалями "За отвагу" и "70 лет Вооружённых

Сил СССР" посмотрел на меня снизу вверх и ответил за всех:

– Спасибо, зёма, ничего не надо. Мы ненадолго.

К ужину всех солдат, исполнявших интернациональный долг, отправили из части. Как мы дружно предположили – уволили в запас.

Перед отбоем в казарму вернулся командир роты. Понимая, что я следующий после Стефанова на увольнение в запас, а место освободилось, и совсем не обязательно ожидать еще два дня, я пошел вслед за командиром в канцелярию роты.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?

– Чего тебе? – ротный явно был не в духе, и причина тому имелась самая существенная.

– Мы аккорд закончили. Если место освободилось, то, может быть, я получу документы вместо Стефанова?

– Не будет никаких документов. Никому не будет.

– Как не будет? А отправка?

– Отправка была вчера и сегодня утром.

– Еще два дня ждать?

– Не знаю я, сколько ждать. Я тебе, дураку, говорил, вали? А ты?

Сам виноват. Иди отсюда.

Уходить я не собирался и попробовал с другой стороны.

– Есть проблемы с аккордом?

– Есть проблемы с Рейганом.

– С Рейганом?

– Да, с его приездом. Час тому назад пришел приказ из генштаба временно приостановить увольнение в запас тех, кто может оказаться в