Рота стрелка Шарпа

Шарп повернулся и взглянул на рослого друга. Отнекиваться было бесполезно.

– Как ты узнал?

Харпер рассмеялся:

– Сколько мы вместе? Мария, Матерь Божья, вы что, за дурака меня держите? Вас понизили в чине, и как вы поступите? Броситесь очертя голову в какую-нибудь паршивую брешь, потому что лучше сдохнете, чем поступитесь вашей паршивой гордостью.

Шарп понимал, что это правда.

– А тебе зачем?

– Хочу вернуть нашивки.

– Гордость?

– Почему бы и нет? Говорят, ирландцы – олухи, но я заметил, что надо мной смеются не часто.

– Это из-за роста, не из-за нашивок.

– Может быть, но я не хочу, чтобы меня считали неудачником. Так вы вызвались?

Шарп кивнул:

– Да. Пока никого не выбрали, до штурма еще далеко.

– А если выберут вас, возьмете меня с собой?

– Ладно, – неохотно ответил Шарп.

Ирландец кивнул:

– Будем надеяться, что выберут вас.

– Молись о чуде.

Харпер засмеялся:

– Ну их, чудеса. Вечно они боком выходят. – Он глотнул рома. – Святой Патрик выгнал из Ирландии змей, и что? Мы так соскучились, что пустили вместо них англичан. Бедняга небось извертелся в гробу. Лучше бы змеи оставались.

Шарп покачал головой:

– Будь Ирландия в пять раз больше, Англия – в пять раз меньше, вы бы с нами поступили так же.

Харпер снова рассмеялся:

– Вот это – чудо, о котором стоит помолиться.

Слева, за рекой, загремели пушки – форт Сан-Кристобаль стрелял через Гвадиану по параллели. Длинный плевок пламени отразился в темной воде. Канониры на городской стене, не желая отставать, тоже выстрелили. Ночь наполнилась грохотом.

Харпер поежился от холода:

– Я молюсь еще об одном чуде.

– О каком?

– О том, чтоб встретить Хейксвилла. – Он кивнул на город. – В одном из тамошних закоулков. Я оторву ему чертову башку.

– А с чего ты взял, что мы туда доберемся?

Харпер невесело улыбнулся:

– Вы ведь не думаете, что мы взаправду не возьмем крепость?

– Не думаю. – Но Шарп не верил, что взаправду лишится чина и роты, и даже в страшном сне не мог увидеть, что присутствует при порке Патрика Харпера.

Холодная ночь мокла под дождем, и дурные сны все явственней обретали плоть.

Глава шестнадцатая

Дождь, и опять дождь, еще пуще прежнего. К рассвету река разлилась, запенилась высоко под арками древнего моста и, что гораздо хуже, снесла понтонный мост.

– Ро-та-а! – Последний слог прозвучал протяжно, мешаясь с выкриками других сержантов. – Стройсь! Смирно! Равнение на середину!

Зазвенели уздечки, и на открытое пространство между ротами выехали старшие офицеры батальона. Вдоль двух коротких сторон прямоугольника стояли по три роты, вдоль одной длинной – четыре, лицом к одинокому деревянному треугольнику.

– К ноге!

Ладони хлопали по мокрому дереву, окованные медью приклады упирались в жидкую грязь. Дождь хлестал по шеренгам.

Сержанты как деревянные прошагали по мокрой глине, щелкнули каблуками, козырнули.

– Рота построена, сэр!

Верховые капитаны, мокрые и жалкие, отдали честь.

– Батальон для присутствия при экзекуции выстроен, сэр!

– Очень хорошо, майор. Вольно.

– Батальон! – Голос Коллета перекрыл шум ветра и дождя. – Вольно!

Захлюпала грязь.

Шарп с дурной от похмелья головой стоял вместе с ротой легкой пехоты. Желтое лицо Хейксвилла не выражало ничего, под белым шрамом на шее сержанта пульсировала жилка. Дэниел Хэгмен, старый стрелок, подошел к Шарпу перед построением и сказал, что рота бунтует. Это было преувеличение, но Шарп видел, что солдаты унылы, злы и, главное, потрясены. Единственное, что радовало: Уиндем уменьшил число плетей до шестидесяти. Майор Хоган побывал у полковника и, хотя не смог убедить того в невиновности Харпера, произвел впечатление, перечислив сержантские заслуги.

Батальон ждал под проливным дождем, злой и замерзший.

– Батальон! Смирно!

Снова захлюпала грязь, и появился Харпер в сопровождении двоих часовых. Ирландец был обнажен по пояс, так что все видели мощные мускулы на руках и груди. Он шел беспечно, не обращая внимания на грязь и дождь, и, проходя, улыбнулся своей роте. Казалось, экзекуция касается его меньше всех.

Его привязали к треугольнику за запястья, заставили раздвинуть ноги, привязали их к основанию, затем сержант вставил Харперу в рот сложенный кусок кожи, чтобы от боли не откусил себе язык. Батальонный врач, больной человек с вечным насморком, наскоро оглядел спину Харпера. Очевидно, сержант оказался здоров. Поверх почек закрепили полоску кожи, доктор с расстроенным видом кивнул Коллету, майор что-то сказал Уиндему, полковник кивнул.

Барабанные палочки ударили в промокшие барабаны.

– Раз!