Рота стрелка Шарпа

Женатый человек, отец ребенка, капитан роты Шарп глянул поверх деревьев на чистое небо, в котором парили ястребы. Тереза взяла его под руку, что-то сказала по-испански, и Шарп, кажется, понял. Он смотрел на ее стройное тело, на темные смелые глаза и чувствовал себя последним болваном, потому что Харпер улыбался, улыбались Хоган и вся рота, а девушка, Изабелла, плакала от радости.

Шарп улыбнулся жене:

– Я тебя люблю.

Он поцеловал Терезу, вспоминая их первый поцелуй, под уланскими пиками, и думая о том, к чему это привело. Воспоминание заставило его улыбнуться, и Тереза, радуясь этой улыбке, крепче сжала его локоть.

– Можно я поцелую невесту, Ричард?

Хоган, улыбаясь, обнял Терезу и так звонко чмокнул ее в щеку, что солдаты одобрительно закричали. Тетка всплеснула руками, затараторила по-испански и бросилась счищать с Шарпова мундира остатки крови и грязи. Лейтенант Прайс хотел непременно поцеловать невесту, а невеста хотела непременно поцеловать Патрика Харпера, а Шарп старался не показывать своего счастья, потому что проявлять какие бы то ни было чувства – признак слабости.

– Вот. – Хоган протянул ему стакан вина. – С поздравлениями от дяди невесты. Ваше здоровье, Ричард.

– Как-то смешно мы поженились.

– Жениться всегда смешно, как бы это ни происходило. – Хоган подозвал служанку, которая держала Антонию, и влил в рот девочке несколько капель красного вина. – Вот так-то, моя золотая. Не всякой малышке доводится побывать на свадьбе своих родителей.

По крайней мере, девочка поправилась. Доктора, благодаря Бога, что ничего не пришлось делать, объявили неведомую болезнь недомоганием, которое проходит с возрастом, убрали в карман деньги и отправились восвояси, гадая, почему Господь щадит ублюдков.

Вечером в городе собрался вооруженный отряд, способный постоять за себя в продолжающемся разгуле жестокости. На улицах лежали трупы. Отряд покинул крепость через брешь в бастионе Санта-Мария. Ров по-прежнему полнился убитыми, их были сотни и сотни – так много, что от тел в прохладном апрельском воздухе поднимался пар. Люди рылись в толще трупов, разыскивая братьев, сыновей, друзей. Другие стояли на краю рва и плакали, как плакал Веллингтон.

Тереза впервые увидела бреши. Она что-то сказала по-испански, и Шарп, проследив ее взгляд, понял: она смотрит на стены, на молчащие пушки, и прикидывает их мощь.

На гласисе они встретили полковника Уиндема – тот смотрел в ров, где погиб его друг Коллет. Когда Шарп вместе со спутниками выбрался по лестнице из рва, полковник повернулся к ним:

– Шарп?

– Сэр?

Официальное приветствие Уиндема как-то не вязалось с грудами мертвецов.

– Вы смелый человек, Шарп.

Шарп смущенно пожал плечами:

– Спасибо. И вы тоже, сэр. Я видел атаку. – Он замолчал, не находя слов, потом вспомнил про портрет. Вынул испачканную, измятую картинку из-за пазухи, протянул полковнику. – Я подумал, вы будете рады получить это обратно, сэр.

Уиндем взял портрет, повертел в руках и взглянул на Шарпа:

– Где вы его нашли?

– Он был в кивере, сэр, у некоего Обадайи Хейксвилла, который его украл. Он же украл мою подзорную трубу. – Труба обнаружилась в ранце Хейксвилла. Стрелок кивнул на стоящего рядом с Изабеллой Харпера. – Сержант Харпер ничего не крал, сэр.

Уиндем кивнул. Ветер шевелил бахрому на его шляпе.

– Вы вернете ему нашивки? – сдаваясь, спросил Уиндем.

– Да, сэр. А еще верну ему винтовку и зеленый мундир. Если вы не возражаете.

– Не возражаю, Шарп. Рота ваша. – Уиндем улыбнулся Шарпу, возможно вспоминая разговор о смирении, потом взглянул на Харпера. – Сержант!

– Сэр? – Харпер шагнул вперед, вытянулся по стойке смирно.

– Должен извиниться перед вами. – Необходимость извиняться перед сержантом явно смущала Уиндема.

– Никаких извинений, сэр! – отвечал Харпер без всякого выражения, тоном старого служаки. – Исполосованная спина очень нравится женщинам, сэр.

– Гром и молния! – Уиндем был рад, что ему позволили выпутаться. Он кивнул Шарпу. – Продолжайте, капитан Шарп.

Они пошли к лагерю. С каждым шагом запах мертвечины ослабевал, слабели доносящиеся из города крики. Проходя мимо траншей и батарей, Шарп увидел, что артиллеристы воткнули в бруствер весенние цветы. Потеплело, все обещало сухое лето, и Шарп знал: скоро армия снова двинется, на север и на восток, в сердце Испании.

Той же ночью в двух милях по Севильской дороге дергающаяся тень порылась под межевым камнем, бормоча себе под нос, что ее нельзя убить, и вытащила сверток с краденым добром. Хейксвилл подался в бега. Он знал, что путь назад отрезан. Есть свидетели смерти Ноулза, в кивере нашли портрет, и вернуться – значит пойти под расстрел. Однако Хейксвилл без боязни дышал ночным воздухом. Он куда-нибудь дойдет и что-нибудь отыщет, так бывало всегда, и это не первая ночь, когда он совсем один и без крова. Черная тень растворилась в ночи, замышляя недоброе.

Через брешь можно пробиться только из гордости, и Шарп это сделал. Он поборол трусость и прошел через ужас, который пятнает победу, как пятнает оружие кровь. Он лежал без сна и думал об улицах, где льется вино, серебро, безумие и кровь.