РОТА СТРЕЛКА ШАРПА

Больше часа брат Майкл вместе с двумя другими монахами промывал и перевязывал раны, а, выйдя на свет Божий, первое, что увидел, - двух эллекинов, пересчитывающих груду дрянной серебряной монеты.

- Договор был, - обратился Ле Батар к павилльскому аббату, - что наши услуги будут оплачены в генуэзских дукатах. Золотом.

Настоятель сконфузился:

- Граф передумал и заменил золото серебром.

- И вы разрешили? Он нарушил договор, обманул нас при вашем попустительстве!

- Что я мог сделать, мой добрый господин? – оправдывался аббат, - Он прислал за деньгами своих головорезов!

Нанимая эллекинов, Лабрюиллад обязался заплатить им полновесным золотом генуэзской чеканки, но после того, как деньги привезли на хранение в монастырь, и Ле Батар убедился, что всё честно, люди выжиги-графа наведались в обитель ещё раз, заменив золото кучей разнородных серебряных монет: экю, денье, флоринов, среди которых имелось немало опиленных и откровенно поддельных. Формально выплаченная серебром сумма соответствовала условленной, но по сути граф заплатил эллекинам вдвое меньше.

- Я протестовал! – горячо уверял настоятель, боясь, что Ле Батар откажется выплатить положенный монастырю за хранение процент, - Протестовал!

- Верю. – холодно кивнул чёрный командир.

Он снял бацинет и задумчиво пригладил коротко остриженные чёрные волосы:

- Умом, как я понимаю, граф Лабрюиллад не блещет? Как и широтой души.

- Не блещет. – с готовностью согласился аббат, - Жаден до бесстыдства. Это из-за его отца. Лен Лабрюилладов простирался до моря, однако родитель графа южную половину спустил в кости.

Настоятель посмотрел на отброшенную одним из считавших монеты эллекинов явную подделку и с беспокойством осведомился:

- Что будете делать, мой добрый господин?

- Делать? – Ле Батар поразмыслил, - Ну, деньги, так или иначе, я получил. А нарушенные договорённости – хлеб стряпчих. Пожалуй, следует обратиться в суд.

- Очень разумно, мой добрый господин! – воодушевлённо одобрил аббат, уяснив, что его доле ничего не грозит.

- Не суд графства, естественно…

- Может, суд епископа?

Ле Батар благосклонно кивнул:

- Мне понадобится ваше свидетельство, святой отец.

- Конечно, конечно, мой добрый господин.

- Ваше содействие будет щедро вознаграждено.

- Можете всецело располагать мною, мой добрый господин.

Ле Батар погонял носком сапога бросовую монетку и объявил:

- Значит, так тому и быть. Положимся на справедливость законов. К монастырю у меня претензий нет.

Он приказал своим людям отобрать для выплаты настоятелю монеты получше. Брат Майкл (в который раз!) шагнул к нему с нераспечатанным письмом.

- Погоди. – опять отмахнулся Ле Батар, улыбаясь подошедшей женщине с ребёнком.

Пока эллекины штурмовали Виллон, их семьи ждали за городом. На марше брат Майкл больше грезил о прелестной Бертилье, чем рассматривал спутниц жизни наёмников, а зря. Эта дама не только не уступала по красоте графине, но в чём-то даже затмевала её. Бертилья была темноволосой, хрупкой и нежной, эта – белокурой, грациозной и хищной. Ростом она почти равнялась Ле Батару, её золотые кудри горели огнём в лучах тусклого зимнего солнца, споря в сияньи с её отдраенной песком, уксусом и проволокой до голого металла кольчугой. Боже, думал поражённый монах, наверно, там, где она проходит, распускаются розы. Ребёнок, мальчик лет семи-восьми, имел её черты лица и смоляную шевелюру Ле Батара.

- Моя половина Женевьева и сын Хью. А это брат…? – Ле Батар вопросительно уставился на монаха.

- Брат Майкл. – подсказал юноша, не сводя с красавицы глаз.

- Брат Майкл привёз письмо.

Ле Батар вынул из пальцев пялящегося на его жену монаха сложенный листок пергамента, запечатанный иссохшим потрескавшимся сургучом, передал Женевьеве.

- «Сэру Томасу Хуктону» - прочитала она, - Сэр Томас Хуктон, это вам.

Она блеснула белыми зубами, а муж скривился:

- Я – Ле Батар.

Он крещён был Томасом, и звался так большую часть жизни, иногда добавляя название рыбацкой деревушки Хуктон, где родился, и не претендовал ни на что большее, хотя мог. Семь лет назад герцог Нортхэмптон сделал его «сэром», посвятив в рыцари, а по праву рождения, пусть и помимо законного брака, ему принадлежали титул и графство в восточной Гаскони. Сейчас он предпочитал зваться «Ле Батаром» или просто эллекином. Прозвища нагоняли страху на врага, а испуганный враг наполовину побеждён.

Ле Батар отобрал у поддразнившей его жены письмо, сунул за пояс и хлопнул в ладоши:

- Эй, ребята, выступаем на запад через пять минут! Шевелитесь! – отвесив учтивый поклон аббату, учтиво сказал, - Благодарю вас. Мои стряпчие, несомненно, захотят побеседовать с вами.

- Да поможет вам Господь!

- А это, - Томас вложил в ладонь настоятеля ещё один кошель, - За моих раненых. Позаботьтесь о них. Похороните тех, кто отойдёт, панихиды отслужите.

- Конечно, мой добрый господин.

- Я буду заглядывать иногда, проведывать, не нужно ли им чего…

В дружелюбном голосе Ле Батара прорезалась сталь, и аббат рассыпался в неискренних любезностях: