Ротмистр

– Я не Рон, – подтвердил Оли-орви и, подцепив кончиком кинжала жареную куриную ногу, ловко отправил ее в рот. Проглотил целиком, неестественно выпятив кадык. – Я хотел избавить тебя от выбора, скаут. От нелегкого выбора…

– Последствия…

– Не начинай! – прервал Ревина Оли-орви. – Неужели ты думаешь, что я не взвесил риски?…

– Чего ты хочешь?

– Если ты имеешь в виду мою цель, то она сродни твоей – открыть врата. Не на планету людей, конечно, – Оли-орви развел руками. – Если тебя интересует, что мне нужно от тебя…

– У меня есть одно предположение…

– Да. Ты должен умереть, – Оли-орви вздохнул совсем по-человечески.

Айва мало что понимала из разговора мужчин, перешедших на непонятный язык. Одно она знала точно – перед ней враг. А она не привыкла бегать от врага, кем бы он там ни был, и что бы не кричал Ревин. Кошачьим шагом девушка приблизилась к каминной полке, над которой была развешана коллекция старинного оружия, потянула с креплений тяжеленный двуручный меч.

– Один вопрос, – нахмурился Ревин. – Как скаут скауту… Тот человек… Рон…

– Мертв, – Оли-орви прикрыл глаза. – Он был твоим другом. Мне жаль.

Над пришельцем взметнулось широкое лезвие длинной в сажень. И опустилось на основание шеи.

– А-йа-а!…

Айва рубила наискось, от плеча до пояса. Меч рассек грудную клетку и остановился в районе пупка.

– Да беги же ты, черт! – Ревин сорвался на крик.

Но было поздно.

Откуда-то из-за спины Оли-орви выпростал отросток, обвивший девушку за горло. Освободился от остатков фрака, просто стряхнул рассеченные половинки с рук, оставшись в одних брюках. Ухватившись за острие, вытащил из тела застрявший меч, бросил на каменный пол и невозмутимо продолжил:

– Меня нелегко убить. Как и тебя, Шеат. Поэтому я предлагаю выбор. Ее жизнь в обмен на твою.

Айва хрипела, едва касаясь носками пола, лицо ее посинело, из глаз текли слезы.

– Я тебя убью, – негромко проговорил Ревин.

– Мы оба знаем, что нет. И что я сдержу слово. Иначе бы мое предложение ничего не стоило.

На лицо Ревина опустилась тень.

– Я не испытываю к тебе неприязни, человек, – проговорил Оли-Орви. – Так вышло. Решай.

Ревин молчал.

Расчет верен. Червя не убить. Совершенно нечем.

Все просто. Как все просто. Всего лишь произнести: нет. Ни о каком выборе не может быть и речи, выбор несопоставим. Почему же так трудно? Почему?…

Привязанности – непозволительная роскошь для скаута. Он виноват сам.

– Итак?

Ревин молчал.

Грудь Оли-орви вздыбилась, пошла буграми. Посреди открылся рубец.

Сейчас!

Чужак выметнул длинный отросток, увенчанный похожим на серп когтем. Оставайся Ревин недвижим, ему смахнет голову, как косой. Он даже вряд ли что-то почувствует…

Из глубин сознания нахлынула ледяная волна. Смыла противоречия, смятение, оставив лишь холод рассудка. Он – скаут. У него за спиной миллиарды жизней.

Ревин уклонился, перехватив коготь за основание, полоснул им по отростку. Легко, уверенно, будто проделывал подобные манипуляции ежедневно.

– Выбор сделан.

Хрустнули шейные позвонки. Тело девушки упало на каменные плиты.

Ревин сжимал в ладони острый обрубок, сжимал настолько сильно, что кровь его смешивалась с кровью чужого, срывалась тяжелыми каплями. Он повернулся спиной и вышел из зала, не проронив ни слова.

* * *

Кобыла понуро прядала головой, фыркала недовольно и едва Федюня ослаблял узду, замирала на месте. Да еще при всяком удобном случае норовила грызануть за руку, являя натуру крайне стервозную, не взирая на дряхлость свою и весенний недокорм.

– Н-ну, давай! – зло прикрикнул Федюня и украдкой помусолил ногу о ногу.

Что ни говори, холодели еще ступни. Нет-нет да и вывернет плуг ком мерзлой земли. Рановато еще картошку сажать, боязно. А ну, как заморозки прихватят? Но выбора другого нет. Потому как в другие дни никто коня не даст. Даже эту клячу выпрашивать пришлось у соседа со слезами – посевная. Страда. А под лопату бульбу тыркать не больно-то легко: столищи земли перевернуть – спина переломится. И урожай под лопату хуже. Вот Федюня мамку и убедил сегодня сажать, и кобылу дают на полдня, и земля поспела. Нельзя ему ошибиться. Как ни крути, он теперь старший мужик в доме. Помер батянька-то минувшей зимой…

Мамка разделась до исподней сорочки, мокрая вся, пар от нее валит – налегает на плуг. Потому как ежели кобыле не помогать, так та вообще тянуть не желает, хоть бей ее, хоть лупи. Вон Пронька бежит с корзинкой, картошки в борозду тыкает. Хорошие картошки, в опилках и соломе пророщенные. Такие быстро взойдут, стало быть и времени силой налиться у них будет больше. Каждую бульбинку еще нужно навозом присыпать. Это уже из другой корзинки, рукой, по горсточке. Мало навоза у них…

Ведет Федюня кобылу – старается. Чтобы вспаханное не топтала, в стороны не рыскала, да ноги босые не отдавила, зараза. Тут слышит, с дороги топот и бряцание, интересно ему кто ж такие в посевную пору-то верхом гайцают. Интересно, а повернуться не вдруг.

– Эй, хозяйка! Скажи на милость, где тут проживает дед, которого Птахом кличут?…

Кто это деда спрашивает?

– Тпр-ру, стой! – Федюня аж запнулся, сворачивая голову.